Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [52]

В середине камералки стояла большая сварная печь из толстого железа и три или четыре столика, за которыми тоже сидели камеральщики. Начальники партий рылись в своих полевых материалах, перечитывая свои записи в полевых книжках и дневниках, просматривая карты и схемы, обдумывая разделы и главы отчета и дружно скрипя перьями. Прорабы и коллекторы вычерчивали карты или возились с образцами геологических коллекций.

Вид на новый мост на Игандже с перевала. В верхней части хорошо видно место, где в 1939–1941 гг. располагалось Тенькинское райГРУ. Фото 2014 г.

Сооружение камералки было заслугой В. Т. Матвеенко. Он затратил много труда, чтобы добиться согласия на это начальства и на то, чтобы организовать это строительство, которым он сам и руководил. Все мы были искренне благодарны ему за это.

Через неделю с небольшим после приезда я знакомил начальство со своими полевыми материалами. Присутствовали при этом главный геолог Н. П. Аникеев и А. С. Красильников, уже принявший бразды правления отделом от уезжавшего в отпуск В. Т. Матвеенко. Материалы им понравились. Оба они полушутя уговаривали меня ехать и в будущем году в поле на стотысячную съемку, а я твердил, что поеду в отпуск с последующим увольнением. Не знал я тогда, что поеду только через 8 лет, да и то с возвращением.

В это время на Игандже уже действовал клуб, построенный весной и открытый к 1 Мая. Там проводился первомайский митинг, там же мы слушали Указ Верховного Совета о назначении И. В. Сталина председателем Совета Народных Комиссаров, а В. М. Молотова — наркомом иностранных дел. Здесь мы посмотрели кинофильм «Подкидыш».

В ноябре уезжали наши отпускники и с ними И. Р. Якушев, приехавший на 4 месяца раньше, чем мы с братом, и В. Т. Матвеенко, вернувшийся из отпуска лишь в прошлом году. Меня удивляло, что он так часто ездит в отпуск, но он имел на это право, потому что до войны договор позволял ехать во второй отпуск продолжительностью 6 месяцев через полтора года после возвращения из первого отпуска.

Я был на дешевой распродаже вещей, которую по случаю отъезда устроил В. Т. Матвеенко. Это было традиционное мероприятие, выработавшееся к тому времени на Колыме и базирующееся на отсутствии в продаже в торговой сети очень многих вещей, например, таких, как патефоны, пластинки к ним, фотоаппараты, другие культурные, галантерейные и спортивные товары, особенно ружья.

Все это уезжавшие стремились продать подороже. Не был исключением в этом отношении и В. Т. Матвеенко, который продавал патефоны с большой кучей пластинок, бельгийскую двустволку двенадцатого калибра и цейсовский фотоаппарат.

Я ничего покупать не собирался, а пошел туда просто для развлечения. Смотрел на процесс купли-продажи, напоминавший аукцион. Помню, патефон с пластинками купил П. И. Авраменко за высокую цену. Кто-то купил и другие вещи.

Тогда же я слышал о жутком происшествии, случившемся на стоянке одной из полевых партий гидрометеорологического управления, изучавшей озеро Джека Лондона. Ночью на стоянку партии проникли беглецы, вооруженные топорами. Они напали на спящих работников партии и топорами нанесли многим из них серьезные ранения и увечья. Как мне помнится, пострадало 13 человек. Некоторые из них умерли, когда всех их везли на кунгасе через Большие Колымские пороги к оротуканскому мосту, чтобы скорее доставить в ближайшую больницу. Рассказывал об этом прораб Санга-Талонской россыпной разведки Никитин, который принимал участие в доставке пострадавших к берегу Колымы и перевозке их на кунгасе к мосту и далее в больницу на машине.

1941

Соседи

Вместе со мной, как я уже упоминал, жил начальник партии Павел Николаевич Котылев, человек 42 лет, среднего роста, с покрасневшим от склонности к спиртному носом и лицом, подернутыми синеватыми жилками, часто с осоловелыми глазами навыкате; любивший выпить, очень неприятный в состоянии опьянения и не умевший остановиться, начав пить. Напившись, он всегда хотел пить еще, и лучшим способом остановить или усмирить его, найденным мною путем опытов, было повалить его на кровать и подержать некоторое время на ней, не позволяя вставать. Он засыпал и был в состоянии проспать потом сутки. Так было на Новый год, встретив который немного раньше, чем все остальные, и проснувшись потом вместе со всеми утром, он вспомнил, как сосед гидролог Шпак ходил по поселку в другие дома поздравлять знакомых с Новым годом в одних тапочках. Его почему-то ужасно веселила возникшая в его мозгу мысль о том, что «Шпачок, должно быть, отморозил лапки». Проверка этого предположения была хорошим поводом, чтобы с утра начать продолжение вчерашнего, и он, предвкушая это, заразительно смеялся, весело без конца повторяя свою фразу о Шпачке и его лапках. Потом он отправился в соседнюю комнату, где жил Шпак, и с ее жильцами повторил праздничные возлияния, напившись почти до невменяемости.

Я вынужден был применить к нему упомянутый способ усмирения. Это нужно было, чтобы «поставить точку»; притащил его домой, повалил на кровать и придержал, потому что он продолжал рваться к соседу, пытаясь вскочить с кровати. Наконец он заснул и не просыпаясь спал до вечера и дальше до утра. За полчаса до выхода на работу я принялся его будить. Когда он проснулся, наконец, то был удивлен — зачем я его бужу, если сегодня праздник, и не хотел мне поверить, что праздник он проспал, а сегодня уже не первое, а второе января.