Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [49]

Тогда только стало мне понятно, почему не был еще подписан у нас договор с орочами о перевозках. Предстояло собрание не коллективизированных еще орочей по вопросу коллективизации. Они разбегались по тайге, а председатель гонялся за ними, уговаривал явиться на собрание. Роль солдата не совсем понятна, но он предназначался, должно быть, для защиты председателя от «элементов». Ведь не для убеждения же граждан явиться на собрание сопровождал он председателя.

Но это было уже в октябре, а в июле приезжал как-то к Н. Н. Малькову ороч Иван Громов — охотник, который привез Н. Н. Малькову, как обещал, медвежью шкуру, содранную, как просил Н. Н. Мальков, с когтями и с хвостом. Не было на ней только ушей, а глазные, так же, как и ушные, отверстия, были тщательно зашиты из предосторожности, чтобы медведь не мог «подсмотреть или подслушать», какой охотник его убил, и чтобы не мог рассказать об этом какому-нибудь другому медведю, чтобы тот не отомстил за его смерть. Он взял за шкуру с Малькова 80 рублей. Показывал он нам еще шкуры волка и рыси, которые вез в Оротук, чтобы сдать на факторию.

Запомнил я этого охотника потому, что встречал его еще 5,7 и 15 лет спустя.

На Хатыннахе

В самом конце полевых работ мы исследовали западный край Оттахтахского гранитного массива, проделывая маршруты по отрогам правого водораздела Хатыннаха. Наша палатка стояла у русла этой реки недалеко от ее устья. Вокруг среди редкого леса в высокой траве были протоптаны торные заячьи тропы, образующие густую сетку. Зайцев было много. Они уже побелели, так как был уже конец сентября, а снега еще не было, и поэтому их было легко находить и стрелять. Мы это и делали, правда, только мимоходом, направляясь в маршрут или возвращаясь в палатку. Ели зайцев по нескольку раз в день и еще несколько штук привезли с собой на Урен. Убили там мы за 7 дней 18 зайцев. Парфенюк особенно наловчился бить их и убил 11 штук. Я убил пять, а Дорохин — двух. И ни одного дня мы не провели там, не ходя в маршрут.

Кажется, в последний день перед отъездом кто-то из нас заметил горностая возле палатки. Он занимался перетаскиванием заячьих лап и голов, валявшихся вокруг палатки, к себе в нору. Вернее, это была не нора, а промоина в борту терраски. Она начиналась сверху и опускалась метра на 1,5 вертикально, а потом горизонтально выходила в борт. Вероятно, там горностай не жил, а решил просто использовать ее в качестве склада продуктов.

Мы очень легко поймали этого горностая, подставив открытый пустой мешок к нижнему отверстию описанной промоины, пошуровав жердью в верхнем. Он моментально выскочил и оказался в мешке. Но потом я решил не возиться с горностаем и выпустить его на свободу. Для этого мы открытый мешок расстелили плашмя по земле. Сидевший в нем горностай сначала не двигался в мешке. Потом он осторожно сделал пару шажков к краю мешка. Достигнув горловины, он высунул на свободу свою изящную белую головку с черными бусинками глаз и таким же носом. Осмотрелся, повернув головку назад на все 180 градусов, и лишь потом побежал дальше, впрочем, не особенно торопясь скрыться.

Вернувшись на Урен из-за того, что снегом покрыло уже все кругом, мы поселились в новом небольшом бараке, который был недавно построен. Теперь в нем жили я, Дорохин, Авраменко, Парфенюк, Пучков, Мальков и Турко.

Однажды я проснулся от шепота Дорохина. Оказывается, он только что слышал, как кто-то у нас в бараке взвел курки ружья. В бараке была черная темнота, и Дорохин ходил от одного к другому, пробираясь ощупью, и шепотом выяснял, кто же из нас взводил курки. Но все спали, и ему приходилось каждого из нас будить. Было непонятно, как мог кто-нибудь чужой войти в барак, если дверь была заперта на крючок. Зачем понадобилось взводить курок, если в такой кромешной тьме не видно, куда нужно стрелять. Поэтому сначала было жутко. Но вскоре я додумался, что Дорохин, должно быть, в чутком полусне услышал, как за стеной барака, за окном или за дверью громко звякнула подкова одной из бродивших вокруг лошадей.

Возле барака стояла палатка, в которой мы обедали, называя ее поэтому столовой. Она отапливалась железной печкой, которую Турко обложил гранитными валунами, чтобы они подольше сохраняли тепло. За несколько дней в местах, где камни прикасались к печке, она прогорела.

Была у нас еще одна палатка, в которой мы занимались камеральной работой. Однажды я в ней возился с полевой геологической картой, когда зашел кто-то из знакомых тунгусов. Увидев карту, он издал какие-то радостные возгласы и стал громко называть изображенные на ней реки и ручьи. Меня это удивило — ведь они картами не пользуются, почему же он так легко, играючи умеет читать ее. Потом я сообразил, что этот район, как и очень многие другие, он, как и другие тунгусы, якуты, много раз видели сверху и отлично знают безо всяких карт, потому что держат их в своей памяти. Но все равно это было удивительно.

Исход

Долго мы ожидали оленей. Наступила уже середина октября, давно уже лежала толстая пушистая пелена снега, морозы с каждым днем становились крепче, свирепее. Вода в Урене, на берегу которого стоял наш барак, по утрам исчезала, не текла и лишь днем, когда немного теплело, появлялась в русле вновь.