Неоконченная Акварель - [4]

В это утро мне даже не хотелось спускаться на пляж. Накануне Артур подвернул ногу и должен был весь день отлеживаться дома.

Неожиданно над обрывом я увидел Морскую царевну. Как всегда в это время, она сидела перед открытым этюдником. Необычное любопытство овладело мною. Захотелось хоть краешком глаза взглянуть на ее работу.

И я тихо подошел к ней сзади, когда она смешивала краски. Я остановился за ее спиной, стараясь не выдать себя громким дыханием. Я уже готовился сказать какую-то банальную фразу, как вдруг увидел небольшой акварельный эскиз. Ветвь сосны на фоне безоблачного неба и дымного от утреннего тумана моря. Как будто ничего особенного. Но в этом наброске меня поразила одна деталь. Я почувствовал воздух. Казалось, под легким дуновением ветерка сейчас качнется эта колючая ветка. Объемность и глубина, которые с таким трудом даются молодым художникам, были решены на ватмане с несомненным мастерством. Я понял, что имею дело с талантливым человеком.

— Доброе утро, — тихо проговорил я.

Девушка вздрогнула и обернулась. Я увидел ее удивленно вздернутые брови и чуть испуганные серые глаза, смотревшие на меня испытующе и строго. Они были большие, ясные и немного холодные, как дымчатый хрусталь, как туманная предрассветная даль.

— Доброе утро, — ответила она серьезно и снова занялась своей работой.

Я даже забыл, что у нее самое заурядное лицо. Сейчас оно казалось мне прекрасным. Все заслоняли удивительные глаза.

— Рисуете? — неуверенно спросил я.

— Как видите, — ответила она небрежно. — Но это все не серьезно.

— Если вы называете это забавой, то что же тогда настоящее? — искренне удивился я.

— Настоящее? — переспросила она и усмехнулась. — Настоящее, по-моему, бывает тогда, когда удается показать мир вещей, который окружает нас, но который мы не всегда видим. Ради этого я приезжаю сюда второй год.

Она взмахнула рукой, отгоняя докучливых ос, кружившихся над красками.

— Я не совсем понимаю вас, — сказал я, хотя прекрасно знал, что она имеет в виду. Мне просто не хотелось прекращать начатый разговор. И я уселся на камне рядом с ней.

— Вы знаете, — постепенно оживляясь, заговорила девушка. Видимо, она была рада побеседовать о любимом деле. — Я была здесь еще девчонкой с отцом. За год до начала войны. Однажды после ночного дождя мы вышли вдвоем на террасу. Небо уже очистилось от туч, но первые лучи солнца еще не показались из-за той меловой скалы, — и она кивнула на восток. — Солнце было где-то за ней. Его не было видно, но оно угадывалось по прозрачному золотому свечению, которым была окружена скала. Казалось, она сама излучала его…

Девушка отложила кисть и внимательно посмотрела на меня, будто желая убедиться, насколько хорошо я сумею ее понять. Потом продолжала.

— Но не это было главное. Все заключалось в море. Оно горело. Понимаете? Горело синим спиртовым огнем, Такого зрелища, такой красоты ни я, ни мой отец никогда не видели. Он сказал тогда: «Если бы это можно было написать акварелью! Масло слишком грубый материал…» Через четверть часа удивительное видение исчезло, и море стало совсем обычным. Прошло столько лет, а я не могу забыть этого. Девушка вздохнула.

— Отец погиб во время блокады. Мы жили в Ленинграде. А я научилась писать. Вот так, понемногу. Второй раз приезжаю сюда, но мне так больше и не удалось увидеть ничего подобного.

— Вы хотели бы написать картину?

— Да. Но для этого все должно повториться снова. Теперь успех зависит от случайности. От освещения, от положения облаков, от прозрачности воздуха. Мне достаточно десяти минут, больше не нужно. Я знаю: все прекрасное зыбко и недолговечно. Разве что море… Но я верю, что дождусь. Для меня это очень важно.

— Я чувствую, что море — ваша стихия.

— Может быть…

Она как-то искоса, недоверчиво посмотрела на меня и снова занялась своим делом. На мои вопросы она отвечала теперь односложно и неохотно.

Я простился и ушел. По дороге домой я размышлял об этой странной девушке, которая, как путник в пустыне, гонится за призрачным миражем, за туманной мечтой далекого детства. А детские мечты никогда не сбываются. Это я знал твердо.

Вечером того же дня я сидел за старой газетой, случайно обнаруженной на дне моего чемодана. На дворе стало смеркаться. В небе толпились тяжелые литые тучи. Неожиданно в комнату постучали.

— Да! — крикнул я и увидел в дверях грузную фигуру Артура, опиравшегося на палку. До этого он ни разу не бывал у меня. Но сейчас я удивился не его неожиданному приходу, а тому растерянному виду, с каким он переступил порог.

— Что-нибудь случилось? — Я быстро поднялся к нему навстречу.

— Да нет, ничего особенного, — ответил он, стараясь не выдать своего волнения. — Я просто пришел сказать, что, пожалуй, пора прекратить это хамство с художницей.

Он впервые называл ее так.

— В чем дело? Говори толком.

— Дело в том, что девчонка уже больше часа сидит в воде. Эти обормоты перепрятали ее купальник, и его, наверное, унесло в море.

— Но ведь сегодня не высидишь в воде и десяти минут. Никто не купается.

— Разве это важно? Она купается каждый день. Просто мне кажется, что за такие вещи надо бить морду. — Он раздраженно дернул головой и добавил: — Из-за этой проклятой ноги не могу спуститься на берег.