Неофициальная история крупного писателя - [15]

Шрифт
Интервал

Оба описанных этапа борьбы закончились блестящей победой, всколыхнувшей весь город. Чжуан Чжун на­ходился, на вершине блаженства. Но даже небо ино­гда не может предугадать движение ветра и облаков: неожиданно этого закаленного бойца изловили.



ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Всего три дня, проведенных в коровнике, помогли стя­жать невиданную славу. Эта слава лишний раз покажет нам великолепные мыслительные способности Чжуан Чжуна

Однажды вечером Народная площадь снова была пол­на народа, и Би Юнгэ, облапив микрофон, зычным голосом говорил:

— Сейчас перед вами предстанет жалкий шут, собака, которая посмела лаять на небо и злобно нападать на нашего самого-самого-самого-самого лю­бимого вождя, великого полководца и учителя, слав­ного кормчего — председателя Мао. В своей злобе эта собака дошла до полного бешенства, терпеть ее больше нельзя. Скажите, что делать с этой собакой?

— Вытащить ее сюда и показать народу!

— Вытащить и бросить на землю, да еще насту­пить ей на голову, чтоб никогда не поднялась!

Первую фразу произнесли все, а вторую — слева от сцены. Эта фраза привлекла общее внимание, лю­ди вытягивали головы, чтобы разглядеть, кто ее выкрик­нул, и увидели Чжуан Чжуна. Одни, указывая на него, говорили: «Это он, он!» Другие уточняли: «Это знаменитый Чжуан Чжун. Помните, как он называл себя вместилищем порока?» Писатель, довольный, усмехался. Внезапно раздался вопль:

— Это он выступил против революции и предсе­дателя Мао!

Несколько здоровенных детин, стоявших возле сце­ны, решительно направились к Чжуану. Писатель по­думал: «Наверное, контрреволюционер спрятался за моей спиной. Как же я не заметил этого типа? Пло­хо дело, мне изменяет наблюдательность!» И он, под­няв кулаки, изо всех сил возопил:

— Схватить его!

В ту же минуту его схватили и бросили на зем­лю. Он хотел извернуться, закричать, что ни в чем не виноват, но чья-то тяжелая нога встала ему на шею и выдавила из него весь воздух. Затем писателя подняли, повесили на шею огромную доску с его именем, перечеркнутым крест-накрест, заставили со­гнуться до земли и так, на четвереньках, всего обделав­шегося, втащили на сцену. Он снова хотел закричать, что не виноват, однако Би Юнгэ, руководивший ми­тингом, опередил его. Подняв над головой небольшую газету, он загрохотал:

Этот мерзавец выпустил газетку «Борьба с раз­ложением и злом», напечатав физиономию Лю Шаоци прямо на голове председателя Мао!

Я не виноват, ничего этого не было! — в холодном поту завопил Чжуан Чжун, перемешивая слова со слезами. Но едва он выкрикнул это, как стоявшие за ним детины так крутанули доску с его именем, что проволока, на которой она висела, сдавила ему горло, и он снова задохнулся. Правда, уши у него еще работали, и он слышал, как со сцены его громко называли членом контрреволюционного «Клуба Петефи», втершимся в ряды цзаофаней; говорили, что еще в пятьдесят седьмом году, когда правые выступили против партии, он тоже бешено нападал на партию... Чжуан Чжун, согнутый в три погибели, истекая потом, жалобно скулил: «Зачем так говорить? Вспомните лучше, как мы вместе громили черное гнездо Вэй Цзюе, крити­ковали этажерку, вспомните о моих больших заслугах, а то сейчас свой своего не узнает, море вторгается во дворец морского царя-дракона! Это страшная не­справедливость, я настоящий левый, участвовал во многих движениях, всегда был активен, всегда впереди...»

Полночи его обличали, а потом поволокли, как скотину на убой, и заперли в коровник. По дороге писатель снова кричал, что он не виноват, тогда один из цзаофаней сунул ему под нос газету «Борьба с разложением и злом», которую редактировал Чжуан:

— Ты еще отпираешься?! Смотри сам, доказатель­ства железные!

Чжуан вгляделся: действительно, карикатура на Лю Шаоци, когда газету сложили, отпечаталась на портрете председателя Мао.

— Помилуйте! — взмолился писатель.— Это же слу­чайность, чистая случайность!

— Ах ты сука! Продолжаешь отпираться? Лучше честно признайся в скоих черных замыслах, а иначе никто тебя не помилует! — выругался цзаофань и, заперев дверь коровника, ушел.

Чжуан поморгал в полутьме глазами, пошмыгал носом, запах отнюдь не обрадовал его. Он не знал, что газета была только поводом для его ареста, а настоящая причина состояла в том, что во время совместных выступлений с цзаофанями он вообразил себя слишком независимым и проболтался об этом. Би Юнгэ велел приструнить его, для цзаофаней не было ничего проще, вот так все и получилось. Но писатель чувствовал себя крайне униженным: «Я же боролся с черной линией, а меня ни за что ни про что сунули в коровник, это...» Слезы потоком хлынули из его глаз, и он продолжал уже вслух:

— Я вовсе не выступал против председателя Мао, я беспредельно предан ему, ни одного «танца верно­сти» не пропустил и еще готов танцевать! На про­шлой демонстрации я танцевал от вокзала до самой пристани, ни секундочки не отдохнул, даже туфлю потерял, а меня обвиняют...

Он стучал себя кулаком в грудь, топал ногами, кричал и плакал, так что «коровы» в конце концов проснулись, начали переглядываться заспанными глаза­ми и поняли, что у них появился новый товарищ.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.