Необыкновенный охотник - [13]

Альфред знал, что птицы эти, если их не преследовать, очень доверчивы, не боятся человека и легко привыкают к нему. Впрочем, это он знал по собственному опыту — пять молодых ибисов жили у него и были настолько ручными, что, умея прекрасно летать и совершая полеты над двором, неизменно возвращались.

Ибисы бегали за Альфредом, как собачонки, а увидав, что в столовую несут тарелки, немедленно отправлялись вслед и ласкались к людям до тех пор, пока не получали что-нибудь со стола.

Ну мог ли Брем стрелять в этих птиц?

А как радовался Альфред, встречая в Африке своих крылатых земляков — ласточку, летавшую стрелой над полями, медлительную перепелку, которая выкликивала такую знакомую Альфреду с детства песню в гуще хлебных колосьев. С каким удовольствием и любопытством наблюдал он за беспокойными движениями и предусмотрительными проволочками птиц, собирающихся домой. С восхищением прислушивался к пению полевой славки, запрятавшейся в зеленый куст, или за гордым полетом царственного орла. Ему так и казалось, что все эти птицы, летящие на родину, унесут с собой его привет. Ведь вид их был так знаком, так дорог Альфреду. Ему казалось, что тот скворец, которого он видел сидящим на спине буйвола и распевающим свои песенки, прилетел сюда из его родного Рентендорфа, а ласточка, пролетевшая над ним, блестя черно-зеленым крылом, совьет свое гнездо в одном из домов его родной деревни.

Часами задумчиво бродил Альфред по лесам, по берегу реки, наблюдая за птицами, — ему одинаково дорог был и незнакомый седлоклювый аист, прозванный так потому, что на задней части клюва у него есть возвышение, напоминающее по форме седло, и знакомые козодои, грачи, цапли, прилетевшие из Европы.

В такие дни барон был очень недоволен своим помощником. Но Альфред уже не обращал внимания на недовольство Мюллера.

Предательство барона Мюллера

Австрийский консул — единственный дипломат в Хартуме, представляющий в Судане интересы всех европейских держав, встретил Альфреда как всегда приветливо, и как всегда на столе появились чашки ароматного кофе, как всегда слуга принес дымящиеся чубуки, и как всегда на немой вопрос Брема консул развел руками: писем от барона Мюллера не было. Вот уже четвертый месяц…

Альфред пил кофе медленно — ему не хотелось уходить. Консул понимал это — он очень хорошо знал историю экспедиции барона Мюллера и от всей души сочувствовал Брему. Но ничем не мог помочь ему.

Разве что молча посочувствовать и оставить для него открытыми двери своего дома — консул знал, что в Хартуме немного домов, куда заходил молодой путешественник, где он мог рассчитывать на откровенность и дружеское участие.

Из Хартума барон и Брем совершили не очень удачное путешествие в малоизвестную страну Кордофан. Альфред много ждал от этой поездки — ведь ни один натуралист еще не бывал в тех местах. Но Мюллер из-за своего невыносимого характера, по сути дела, провалил экспедицию. Сначала он умудрился поссориться со своими спутниками, потом с проводником и, наконец, так восстановил против себя местных жителей, что они чуть не растерзали участников экспедиции.

Вернувшись в Хартум, барон вдруг заявил, что все предыдущие поездки, в том числе и его поездка в Алжир и Марокко, — это все лишь начало осуществления того плана, который он наметил. Новая экспедиция будет настолько грандиозна, что потрясет весь ученый мир!

С лихорадочно горящими глазами барон развивал перед Бремом свои планы. Они пройдут весь Африканский материк, побывают там, где не ступала нога человека, откроют десятки, сотни неизвестных науке животных! Захлебываясь собственным красноречием, увлекаясь все больше и больше, барон и сам, видимо, верил в возможность осуществления этих планов. И хоть более трезвый Альфред понимал всю трудность и даже нереальность этих планов, ему тоже хотелось верить, что все будет так, как задумал барон.

Они вернулись в Каир, затем в Александрию: барон объявил, что ему необходимо на некоторое время вернуться в Европу. Что ж, это правильно — для новой экспедиции нужны деньги, оборудование, нужны, наконец, надежные спутники и специалисты. Обо всем этом барон должен позаботиться в Европе. К тому же надо было отвезти в Европу ценнейшие коллекции, собранные Альфредом и бароном.

10 февраля 1849 года Мюллер погрузил свое имущество и коллекции на красивый пароход «Шильд» и крепко обнял своего секретаря и помощника. Кто знает, о чем думал тогда барон?! Альфреду же было грустно. Конечно, барон был часто несправедлив, его дурной, вспыльчивый характер мешал не только их дружбе — мешал делу: но ведь с Мюллером он покинул родину, с ним на протяжении почти двух лет делил все тяготы путешествия и пребывания на чужбине, с ним он жил в одной палатке и пил из одной чашки. Если бы знал Альфред, что больше никогда не увидит барона здесь, возможно, он тоже стоял бы в эту минуту на палубе «Шильда». Но он стоял на берегу, следя за тем, как «Шильд», увозящий барона к родным берегам, исчезает за горизонтом. Однако в эти минуты у Брема не было никаких сомнений, что Мюллер вернется, что он осуществит или, во всяком случае, попытается осуществить задуманное. Ведь не напрасно же он категорически потребовал от Альфреда продумать все детали предстоящей экспедиции и подготовить смету расходов на нее. Во время путешествия по Африке барон не раз рассказывал Альфреду о своем колоссальном богатстве, о том, что решил посвятить свою жизнь исследованию Африки или в крайнем случае считал это главным делом своей жизни.