Необыкновенные приключения юных кубанцев - [38]
— Ты меня убедил…
— Знаешь, что неплохо бы, — почесав за ухом, нашёл, кажись, выход рассудительный сосед. — Нужно как-то разнюхать, что он за гусь и чем дышит. Глядишь, предатель, но не конченный подлец. В этом случае неплохо бы втереться в доверие, авось пригодится. И подъехать для этого…
— На Жданке, — догадался Андрей. — Это я запросто. Правда, придется поунижаться…
— Ничего, это для пользы дела. Скоро придёт череда — действуй. А я пройду к Ваньку, поделюсь новостью.
В обед корова привычно свернула к себе во двор, у притворённой двери сарая нетерпеливо взмыкнула. Андрей помог ей зайти и направился к новоявленной хозяйке.
— Це шо ж за товаряка зайшла? — перестав возиться с барахлом, та подозрительно и недобро уставилась на мальца.
«Ну вот, они про неё и не знали», — с сожалением подумал он и, подстраиваясь под её диалект, стал с напускным удивлением объяснять: — Так це ж Жданка, хиба вам про неи не казалы?
Женщина молча сопела, соображая, видимо, что к чему. Растянув губы в некое подобие улыбки, принялся растолковывать:
— Товаряка паслась у череде; у нас череду в обед пригоняють на дойку. Подоить прыдётца вам, но вы не бойтесь: молоко останется вам. А опше, корова теперича будить ваша, черес потому как живьёте тута вы.
— А я й нэ злякалась. Наша, так наша. А ты хто ж такый?
— Я? Тэпэр — ваш сусид. Звать Андрий, а вас?
— Сусид, кажешь? Ну-ну… — начала она воспринимать происходящее; в голосе засквозили нотки заинтересованности.
— Не знаю, як вас по батюшке, а то б росказав про Жданку.
— Мархва Калистративна звать, — назвалась-таки полицайша.
— Так от, Мархва… калика с трактор… — умышленно запутался он в отчестве. — Опшим, тётъ Мархва, дило було так… Та вы прысядьтэ у холодок.
Мархва Калистративна поставила одну из табуреток в тень акации, села, фартуком вытерла вспотевшее лицо; Андрей присел на корточки сбоку. — Вы, може, чулы, а може й ни, — начал он издалека, — шо стало с хазяевамы циеи хаты… Россказать?
— Як знаешь, — без особого интереса согласилась та.
— Тут жилы удвох мать с дочкою… Так от: нимци, як тике принесли нам свободу от большовыков, то у той же самый день дочку знасыльничалы — а ей не було ще й шетнадцяты, — а матиру, шо хотила её оборонытъ, убылы автоматом по голови. — Андрей глянул на Калистративну — произвёл ли его рассказ впечатление; та осталась равнодушна. — И Жданка стала беспрызорной. А я чуйствовав, шо тут станэтэ жить вы, и узявся за нэю ухажуватъ. Ий бо, хрэст на пузо! — и он впервые за всю жизнь перекрестился одним пальцем. — Так шо готовьтэ глэчикы пид молоко, а я поможу напоить товаряку. У вас видро та бичова е?
— Видро — ось, а бичовка… куды ж я ии приткнула?
Верёвка нашлась, и Андрей сбегал к колодцу. Напоив «товаряку», принёс воды и для мытья «глэчиков», то есть кувшинов.
— Теть Мархва, а вы доить можетэ?
— А то ж як! — уверенно заявила та.
— А тёть Шура кем вам доводилась?
— Це яка ж Шура?
— Ну, яка тут жила до вас.
— А чому ты решив, шо мы родычи.
— Як же вы узналы про хату?
— Та вже ж узналы… — не стала она распространяться.
— А вашу, мабуть, разбомбыло?
— Не вгадав. — Ополаскивая посуду, она довольно благожелательно поглядывала в его сторону.
— А-а, дотямкав, — не отставал он. — Вашу нимци забралы, а вам пидсунулы паганэньку.
— Паганэнькый ты отгаднык. Нихто у нас дома не отнимав. Тилькэ вин далэченько, аж у станыци.
— За шо ж вас прогнали на цей хутир?
— Та не прыгналы, а прыслалы, хай тоби бис! — не выдержала дотошности сусида Калистративна. — Гэть уже, сорока любопытна, мини доить трэба.
«Кое-что выяснил, — рассуждал он, уходя. — Прислали командовать нами. Теперь прощупать бы самого».
Вечером снова зашёл во двор вместе с коровой. Хозяин был уже дома. Видимо, только что почистил карабин: поставленный под стену, он блестел смазкой. На гостя покосился неприязненно.
— Добрый вэчир! — поздоровался Андрей. — Тёть Мархва, получите вашу Жданку. Вам помогты напоить?
— Оцэ вин самый, — кивнула та мужу. — Иды, я сама напою.
— Ух ты-ы! — присел он на корточки возле карабина. — Можно подержать?
— Низ-зя! — не глянув на него, грубо буркнул полицай; он сидел на завалинке и посасывал самокрутку.
Андрей придвинулся к нему, пошмыгал носом, поковырял в нем мизинцем, сунул в рот воображаемую козулю — валял дурака.
— Дять, а як вас по батюшке? — перешёл к знакомству и с ним.
— Оно тоби нэ нужно.
— А правду кажуть, шо вси нимци — хвашисты и убывають людэй ни за што?
— Це хто ж так говорыть?
— Та якась бабка казала… Ще в прошлой годе.
— Нимци — люды культурни и заздря никого нэ вбываютъ.
— Оцэ и я ж так думав. А исчо воны прынеслы нам свободу от болшовыков. Я про це узнав из ихнёни лыстовкы. Хочете прочитать? — И он протянул полицаю специально прихваченный экземпляр.
— Дэ взяв? — стал её рассматривать.
— Из араплану кынулы, колы ще тут красни булы. Тэпэр и я знаю, шо означае сэ сэ сэр.
Дочитав, полицай вернул листовку со словами:
— Тут усе оченно правильно сказано. Дай почитать усим, нехай новым властям помогають.
— А то ж як! — пообещал он, шмыгнув для верности пару раз носом и чвиркнув сквозь верхние резцы.
— А зараз ступай, спать пора! — грубовато напомнил полицай.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.