Необыкновенные приключения юных кубанцев - [38]

Шрифт
Интервал

— Ты меня убедил…

— Знаешь, что неплохо бы, — почесав за ухом, нашёл, кажись, выход рассудительный сосед. — Нужно как-то разнюхать, что он за гусь и чем дышит. Глядишь, предатель, но не конченный подлец. В этом случае неплохо бы втереться в доверие, авось пригодится. И подъехать для этого…

— На Жданке, — догадался Андрей. — Это я запросто. Правда, придется поунижаться…

— Ничего, это для пользы дела. Скоро придёт череда — действуй. А я пройду к Ваньку, поделюсь новостью.

В обед корова привычно свернула к себе во двор, у притворённой двери сарая нетерпеливо взмыкнула. Андрей помог ей зайти и направился к новоявленной хозяйке.

— Це шо ж за товаряка зайшла? — перестав возиться с барахлом, та подозрительно и недобро уставилась на мальца.

«Ну вот, они про неё и не знали», — с сожалением подумал он и, подстраиваясь под её диалект, стал с напускным удивлением объяснять: — Так це ж Жданка, хиба вам про неи не казалы?

Женщина молча сопела, соображая, видимо, что к чему. Растянув губы в некое подобие улыбки, принялся растолковывать:

— Товаряка паслась у череде; у нас череду в обед пригоняють на дойку. Подоить прыдётца вам, но вы не бойтесь: молоко останется вам. А опше, корова теперича будить ваша, черес потому как живьёте тута вы.

— А я й нэ злякалась. Наша, так наша. А ты хто ж такый?

— Я? Тэпэр — ваш сусид. Звать Андрий, а вас?

— Сусид, кажешь? Ну-ну… — начала она воспринимать происходящее; в голосе засквозили нотки заинтересованности.

— Не знаю, як вас по батюшке, а то б росказав про Жданку.

— Мархва Калистративна звать, — назвалась-таки полицайша.

— Так от, Мархва… калика с трактор… — умышленно запутался он в отчестве. — Опшим, тётъ Мархва, дило було так… Та вы прысядьтэ у холодок.

Мархва Калистративна поставила одну из табуреток в тень акации, села, фартуком вытерла вспотевшее лицо; Андрей присел на корточки сбоку. — Вы, може, чулы, а може й ни, — начал он издалека, — шо стало с хазяевамы циеи хаты… Россказать?

— Як знаешь, — без особого интереса согласилась та.

— Тут жилы удвох мать с дочкою… Так от: нимци, як тике принесли нам свободу от большовыков, то у той же самый день дочку знасыльничалы — а ей не було ще й шетнадцяты, — а матиру, шо хотила её оборонытъ, убылы автоматом по голови. — Андрей глянул на Калистративну — произвёл ли его рассказ впечатление; та осталась равнодушна. — И Жданка стала беспрызорной. А я чуйствовав, шо тут станэтэ жить вы, и узявся за нэю ухажуватъ. Ий бо, хрэст на пузо! — и он впервые за всю жизнь перекрестился одним пальцем. — Так шо готовьтэ глэчикы пид молоко, а я поможу напоить товаряку. У вас видро та бичова е?

— Видро — ось, а бичовка… куды ж я ии приткнула?

Верёвка нашлась, и Андрей сбегал к колодцу. Напоив «товаряку», принёс воды и для мытья «глэчиков», то есть кувшинов.

— Теть Мархва, а вы доить можетэ?

— А то ж як! — уверенно заявила та.

— А тёть Шура кем вам доводилась?

— Це яка ж Шура?

— Ну, яка тут жила до вас.

— А чому ты решив, шо мы родычи.

— Як же вы узналы про хату?

— Та вже ж узналы… — не стала она распространяться.

— А вашу, мабуть, разбомбыло?

— Не вгадав. — Ополаскивая посуду, она довольно благожелательно поглядывала в его сторону.

— А-а, дотямкав, — не отставал он. — Вашу нимци забралы, а вам пидсунулы паганэньку.

— Паганэнькый ты отгаднык. Нихто у нас дома не отнимав. Тилькэ вин далэченько, аж у станыци.

— За шо ж вас прогнали на цей хутир?

— Та не прыгналы, а прыслалы, хай тоби бис! — не выдержала дотошности сусида Калистративна. — Гэть уже, сорока любопытна, мини доить трэба.

«Кое-что выяснил, — рассуждал он, уходя. — Прислали командовать нами. Теперь прощупать бы самого».

Вечером снова зашёл во двор вместе с коровой. Хозяин был уже дома. Видимо, только что почистил карабин: поставленный под стену, он блестел смазкой. На гостя покосился неприязненно.

— Добрый вэчир! — поздоровался Андрей. — Тёть Мархва, получите вашу Жданку. Вам помогты напоить?

— Оцэ вин самый, — кивнула та мужу. — Иды, я сама напою.

— Ух ты-ы! — присел он на корточки возле карабина. — Можно подержать?

— Низ-зя! — не глянув на него, грубо буркнул полицай; он сидел на завалинке и посасывал самокрутку.

Андрей придвинулся к нему, пошмыгал носом, поковырял в нем мизинцем, сунул в рот воображаемую козулю — валял дурака.

— Дять, а як вас по батюшке? — перешёл к знакомству и с ним.

— Оно тоби нэ нужно.

— А правду кажуть, шо вси нимци — хвашисты и убывають людэй ни за што?

— Це хто ж так говорыть?

— Та якась бабка казала… Ще в прошлой годе.

— Нимци — люды культурни и заздря никого нэ вбываютъ.

— Оцэ и я ж так думав. А исчо воны прынеслы нам свободу от болшовыков. Я про це узнав из ихнёни лыстовкы. Хочете прочитать? — И он протянул полицаю специально прихваченный экземпляр.

— Дэ взяв? — стал её рассматривать.

— Из араплану кынулы, колы ще тут красни булы. Тэпэр и я знаю, шо означае сэ сэ сэр.

Дочитав, полицай вернул листовку со словами:

— Тут усе оченно правильно сказано. Дай почитать усим, нехай новым властям помогають.

— А то ж як! — пообещал он, шмыгнув для верности пару раз носом и чвиркнув сквозь верхние резцы.

— А зараз ступай, спать пора! — грубовато напомнил полицай.


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.