Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [9]

Пока они видели только ловких подтянутых командиров, важно склонявшихся над военными картами и руководящих огромными массами войск и технических средств с таким олимпийским спокойствием, что невольно казалось, так происходит и сейчас, если у нас есть такие командиры, то опасаться нечего, и наша армия победит без всякого труда!

Такой оптимизм, может быть, и был нужен, но нам кажется, что к этому времени мы уже имели достаточные примеры тяжести ведения современной войны. Ведь война на озере Хасан, на Халхин-Голе, война с белофиннами, да и, наконец, те две недели, которые прошли с начала этой новой войны, когда нашими войсками уже были отданы фашистам такие города, как Минск, Витебск, Каунас, Вильнюс, Львов, когда фашистские полчища стремительно рвались к Киеву, Смоленску и уже подходили к Пскову, – показали, что победы нашей армии достаются отнюдь не просто и, к сожалению, далеко не малой кровью, а скорее, наоборот. И что именно к такой войне, а, вернее, гораздо более суровой и кровопролитной, мы и должны готовиться.

А песня в этом фильме уверяла:

Если завтра война, если завтра в поход,

Мы сегодня к походу готовы!..

И в этом, по-нашему мнению, был ее вред.

Но так говорить можем мы только сейчас, когда уже война давно окончилась, когда все тяжести ее и ее последствия мы испытали на собственных плечах.

В то время Борис считал, что так, вероятно, война и будет происходить, как это показано в картине, и что работа медиков будет, наверно, совсем несложной.

Однако, близился вечер, ни у Бориса Яковлевича, ни у Веры никаких перспектив на ночлег пока не было. Решили ночевать на вокзале. Когда пришли в маленький садик у Нальчикского вокзала, то увидели, что таких догадливых, как они, было куда больше, чем вокзал мог вместить. Многие уже расположились со своими чемоданами, узлами, а некоторые и с целыми кучами ребятишек, прямо на привокзальной площади. Были оккупированы не только все скамейки, но и все асфальтовые площадки около многочисленных киосков, окружавших ее. С трудом разыскали одно незанятое местечко под большим тополем, подвинули к нему чемодан, разостлали свои плащи и улеглись на них.

Второго июля 1941 года восходящее солнце, осветившее весь этот спящий, дремлющий, стонущий, храпящий и плачущий люд, осветило и нашу парочку, и никто бы не сказал, что это два совершенно посторонних человека. Так мирно и сладко они спали. Борис Яковлевич лежал на спине, а Вера, свернувшись калачиком, прижалась к его боку, положив голову на грудь. Очевидно, предрассветная прохлада, заставила их в поисках тепла подвинуться друг к другу и натянуть на себе края плащей. Во всяком случае, те, кто не спал или проснулся ранее, считали, что эти двое – если не муж и жена, то, во всяком случае, близкие родственники.

Первой проснулась Вера. Увидев, в каком положении они спят, она быстро села и начала приводить в порядок растрепавшиеся волосы, в то же время со смущением оглядываясь кругом, не видел ли кто их не совсем приличной позы. Но всем было не до них. Все эти люди, застигнутые войной в пути, некоторые спешившие скорее на запад, к своим домашним очагам, возвращавшихся из отпуска, или в свою военную часть, куда они должны были явиться при объявлении мобилизации, а многие и сами толком не знавшие, куда они едут, были заняты своими делами и мыслями, и если поглядывали, те, что помоложе, на мирно спавшую парочку, то, скорее, с завистью, с сочувствием, чем с осуждением.

Вера прошла к водопроводной колонке, стоявшей у края площади, протолкалась сквозь небольшую толпу, окружавшую ее, умылась текущей по желобу водой и набрала ее в кружку. Затем вернулась к Борису. Он все еще спал.

Она заботливо прикрыла его своим плащом, а сама уселась на свой чемодан. Большие вокзальные часы показывали 6 часов, спешить было некуда, и она с интересом стала рассматривать собравшийся на площади народ. Тут были и русские, и украинцы, и кабардинцы, и осетины, и даже цыгане. Все это скопище людей самого разнообразного вида переговаривалось на своих языках, и, на первый взгляд, толпа на площади походила на какую-то ярмарку или базар. Но вот вдруг все смолкли.

Из большого репродуктора, укрепленного на стене вокзала, выходящей на площадь, раздалось:

«Внимание, внимание! Говорит Москва! Московское время 7 часов. От Советского информбюро: передаем сводку о положении на Западном и Северо-Западном фронтах». Головы всех повернулись к репродуктору, все замолчали. Борис, услышав радио, тоже проснулся и, вскочив, погладил себя по гладко остриженной голове, поправляя, как он это привык делать, спутавшиеся за ночь волосы. Он, видимо, и не подозревал, как они спали с Верой, потому что сразу же ее спросил:

– А ты так и просидела всю ночь на чемодане?

– Нет, – ответила та, слегка покраснев, – я спала.

Больше они на эту тему не разговаривали. Прослушав сводку, которая вновь не говорила ни о чем определенном и перечисляла несколько незнакомых по названиям населенных пунктов, оставленных нашими войсками после упорных боев с численно превосходящим противником, и так как не упоминалось пока крупных городов, то все успокоились.