Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [26]

Последние дни он уже с некоторым беспокойством думал о том, как там выкручивается его Катерина. Ведь денег у нее было очень немного. Сама она зарабатывала всего 250 руб. в месяц, а на руках у нее было три дочери, которые не только хотели каждый день есть, но были ведь почти совсем раздеты и разуты.

После окончания института, а вслед за тем и почти полугодового «усовершенствования» прошло слишком мало времени, и семья Алешкина была еще совсем не устроена. Теперь же он получил возможность послать сразу крупную сумму и вслед за тем ежемесячно по аттестату они будут тоже получать порядочно, на что Борис вообще не рассчитывал. Он заполнил перевод на 1500 руб. и, решив, что с него хватит и полевых вписал в аттестат весь свой оклад 800 руб.

Все эти денежные дела обсуждались с сослуживцами совместно.

Почти каждый из врачей считал своим долгом посоветоваться о намечаемых им суммах к переводу и в аттестат со своими друзьями. И это было понятно. Все они очутились в подобном положении впервые, все считали, что разлука их с семьями продлится несколько месяцев, почти все они получили значительные суммы, во всяком случае, гораздо больше того, что получали на гражданке, и потому каждый хотел получить хоть какой-нибудь совет со стороны. Тая Скворец вообще не знала, кому перевести свои деньги и на кого писать аттестат, ведь муж ее был в армии, детей у них не было, и некоторое время она была в растерянности. Ей на помощь пришел Сангородский, который посоветовал послать деньги и аттестат родителям, жившим на какой-то маленькой железнодорожной станции недалеко от Краснодара. Отец ее служил на этой станции стрелочником. Лев Давыдович говорил:

– У отца с матерью ваши деньги никогда не пропадут. Лучше их никто не сбережет, а здесь вы их без толку спустите, или попросту потеряете, так как ведь пока, как мы видим, тратить-то их некуда. Мне вот хуже! Когда я уезжал, мои в Одессе были. А фронт так стремительно к ней двигался, что я теперь уж и не знаю, где они, куда подались.

В этот вечер почти все, примостившись, кто на чемодане, кто на пеньке, писали письма домой. У большинства это были первые письма из армии, было это первое письмо и Бориса Алешкина. Он с радостью сообщал о тех денежных переводах, которые уже сделал и которые, как он знал, дома были очень нужны, с грустью думал о своей Катерине и о своих дочерях, таких разных по виду и характеру, но все же одинаково ему дорогих.

Для перевозки дивизии выделили семь железнодорожных эшелонов. В первом поехал штаб дивизии, разведчики и специальные службы, в следующих стрелковые полки, затем артиллерийский полк.

Медсанбат погрузили в шестой эшелон вместе с ветеринарной службой и частью артснабжения. В седьмом ехали дивизионный обменный пункт, все остальные тыловые учреждения и прочие службы.

Эшелоны со станции Софрино должны были отходить по три в день, таким образом, на отправку дивизии требовалось более двух суток.

Куда следует дивизия, ни командир медсанбата, да, по-видимому, и начсандив не знали, естественно, что не знали этого и врачи. Узнали только то, что весь необходимый для медсанбата автотранспорт уже получен, погружен на платформы и ожидает эшелона на Московской окружной железной дороге. Для его получения еще раньше авторота выделила часть своего состава во главе с командиром. Эти люди уехали из медсанбата дня за три до отправления дивизии. Тогда же уехал с частью своих людей начальник медснабжения старший лейтенант медслужбы Панченко и начальник хозяйственной части лейтенант Прокопов.

Уже было известно, что они получили все необходимое имущество: палатки, медикаменты, перевязочный материал, вещевое и продовольственное довольствие, все это погрузили в вагон и ожидали присоединения к эшелону.

Между прочим, получив известие, что все полагающиеся медицинской роте укладки получены полностью, командир Сангородский удивленно развел руками и стал расспрашивать своих подчиненных, что значит «укладки» и с чем их едят. И только двое могли объяснить ему значение этих названий. Это Алешкин, за полгода до войны кончивший курсы усовершенствования, и медсестра Екатерина Васильевна Наумова, которая принимала участие в войне с белофиннами. Правда, к чести Льва Давидовича, следует сказать, что как только он узнал, что такое укладки, то потребовал от командира медсанбата, чтобы тот немедленно выдал ему описание содержания этих укладок, часть которых, как оказалось, давно имелись в штабе медсанбата. По описаниям содержание каждого номера укладки, предназначенной для медицинской роты, было им вместе со всеми врачами и средним медперсоналом тщательно изучено. Поэтому, когда медрота, наконец, получила полностью эти укладки (большие деревянные ящики, окрашенные в защитную краску с красными крестами на крышках и номерами на торцах), то и врачи, и медсестры уже понимали, что они получили и как нужно обращаться с тем или иным номером укладки.

К сожалению, в госпитальной роте этим вопросом никто не занимался, и первое время, получив эти ящики, не знали, что с ними делать. А ящики были не только заперты замками, но даже и запломбированы. Первые несколько дней после их получения в госпитальной роте их даже боялись открывать и только следили за тем, чтобы не были повреждены пломбы. Кстати сказать, командир медсанбата Краснопеев, ссылаясь на инструкцию (которая у него сохранилась еще с мирного времени), до особого распоряжения пломбы со всех ящиков срывать запретил. Но все это было в будущем, а пока все эти ящики, все палатки, все медикаменты и перевязочный материал занимали два товарных вагона и стояли по соседству с двумя такими же вагонами, загруженными продуктами, полевыми кухнями, вещевым имуществом и вместе с прицепленными к ним платформами, загруженными автомашинами медсанбата, ожидали прибытия их эшелона в одном из тупиков Московской окружной железной дороги. Наконец, время погрузки 24-го санбата пришло. Произошло это 22 июля 1941 года. Утром на погрузку двинулся личный состав артполка дивизии. Материальная часть его, как и оснащение медсанбата, также была погружена и ждала эшелона с людьми на окружной железной дороге.