Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том II - [6]

Оставив безуспешные попытки привести сына в чувство, Анна Николаевна выбежала на улицу и, увидев проезжавшего мимо кого-то из местных крестьян, кажется, Ивана Колягина, попросила его подвезти внезапно заболевшего сына в больницу. Тот согласился, так как знал и её, и самого Бориса. Подъехав к дому Алешкиных и уложив с помощью матери Борю на телегу, он с возможной быстротой поехал в больницу. К этому времени она уже переселилась в одну из отремонтированных казарм, совсем рядом с той, в которой ранее находился ОЛУВК. В больнице теперь было уже 40 коек, а врач оставался один – всё та же Валентина Михайловна Степанова, уже дважды лечившая Бориса раньше. Осмотрев так и не пришедшего в себя поступившего пациента, она заподозрила тиф и положила его в палату, где уже лежало еще 4 таких же (тифозных) больных. Все инфекционное отделение имело 10 коек и состояло из двух смежных палат. От остальной части больницы оно отделялось внутренним коридором.

Около двух недель Борис не приходил в себя. Температура не падала ниже 40, он бредил, что-то неразборчиво бормотал, и Валентина Михайловна, у которой уже не оставалось сомнения в поставленном ею диагнозе, серьезно опасалась за его жизнь. Однако что-либо предпринять она была не в силах, ведь никаких специфических лекарств в то время при брюшном тифе не применялось: их просто не было. Вся надежда была на организм больного.

К счастью, молодость и сравнительно крепкий организм Бориса в конце концов сделали свое дело. Он начал поправляться. Через несколько дней после того, как он пришел в себя, он уже смог приподыматься и выглядывать в окно, около которого стояла его кровать. Вместе с тем у него появился аппетит, он готов был есть каждую минуту. Почти с первого дня болезни к нему стали приходить многочисленные его приятели и приятельницы, разумеется, никого из них в больницу не пускали, но, подойдя к окну, они могли видеть лежавшего друга. Теперь же они получили возможность и переговариваться с ним: было тепло и окно открыто.

Конечно, наиболее частыми посетителями были его мать, отец, Люся с Борисом-маленьким, а иногда и с Женей. Довольно часто приходили и комсомольцы: Гриша Герасимов, Жорка Олейников, Нюся Цион и другие. Но той, кого Борис желал видеть больше всех, не было, да, как он полагал, и не могло быть, ведь она уже, наверно. во Владивостоке, а он когда-то еще выздоровеет и сможет уехать в город.

Наконец, он не выдержал и во время одного из разговоров с Цион спросил его про Катю, та ответила, что Пашкевич готовится к переезду в город, что ей шьют платья, пальто, но что она пока еще не уехала.

Нюська обещала в следующий раз привести с собой и Катю. И действительно, на следующий день вместе с Нюсей к окну подошла и Катя. Нюся из деликатности отошла в сторону.

Увидев Бориса, Катя поразилась его виду, ей стало его жалко, и она уже сердилась на себя, что не приходила навестить его раньше. А вид его действительно был далеко не привлекательным: кое-как наголо остриженный, бледный, худой от голодовки, длившейся почти две недели, с ввалившимися глазами и еще более длинным носом, он производил тяжелое впечатление.

Она грустно, с сожалением посмотрела на него и сказала:

– А ведь я пришла проститься с тобой. Завтра я уезжаю во Владивосток… Теперь до каникул не увидимся.

– Нет, увидимся, – возразил парень, – ведь я поступил в ГДУ на лесной факультет и с осени буду тоже жить во Владивостоке!

Катя не смогла скрыть радостную искорку, сверкнувшую в её глазах, но все-таки благоразумно возразила:

– Ты сперва поправляйся, а потом и об учебе думай. А то вон какой худющий да слабый стал. Ну, до свидания! А то вон все уже смотрят! Девушка спрыгнула с выступа фундамента, на котором стояла, чтобы иметь возможность лучше разговаривать с Борисом, и, махнув ему на прощание рукой, вместе с Нюсей быстро побежала под гору, по направлению к центру села.

За время пребывания в больнице Борис успел уже подружиться с больными, поступившими до него. Все они уже поправлялись и теперь даже выходили гулять. В их палате пока только он был полностью лежачим больным. Как только Борис пришел в себя и стал разговаривать с соседями, он стал рассказывать самые разнообразные истории, вычитанные им в свое время в книгах. Ведь в то время в больницах, по крайней мере таких, как Шкотовская, для больных никаких развлечений не было. Даже газеты не всегда бывали, да большинство пациентов их и читать-то не могли. Поэтому рассказы Бориса, занимавшие вечера у больных, всем очень полюбились, и почти все те, кто лежал вместе с ним, да и из другой палаты, просили его каждый вечер рассказать что-нибудь новенькое. Он охотно исполнял эти просьбы, и его все за это полюбили. Очень хорошо относился к нему и врач Степанова, и весь другой медицинский персонал.

Появление у него на свидании новой, незнакомой им красивой девушки заинтересовало всех больных и персонал. Все они начали подшучивать над парнем, одобрять его выбор, хвалить красоту, изящность и стройность его посетительницы. Как всегда в таких случаях, все эти слова сопровождались различными, не всегда даже пристойными шуточками.