Необычные воспитанники - [8]

Я заметил, как радостно покраснели Груздев и Беспалов: слушали они «дядю Сережу» в оба уха. Лишь теперь я понял, почему эти парни с такой гордостью, верой, любовью говорили о своей коммуне: ведь они действительно «рождались» в ней вторично.

— Наверно, Коля расхваливал нас… особенно Матвея Самойловича? — вновь кивнул Богословский на Груздева. — Кое-чего мы действительно добились в работе. Думаю, правильный метод выбрали. В чем он заключался? Ребята-то были оторви да брось, но мы сумели сколотить актив. Это предрешило успех. Теперь с помощью актива вытягиваем весь коллектив. Перед новичками живой пример: такие же, как они, «городушники», «ширмачи», «скокари» стали знатными людьми коммуны, без пяти минут начальниками. Общее собрание у нас — главный арбитр, судья, движущая сила. Должности воспитателя нет. Есть руководитель воспитательной частью, он организатор массы, изучает всех своих подопечных, находит индивидуальный подход к каждому, проводит необходимые беседы… советуется, когда надо, с управляющим коммуной Кузнецовым, со мной. Ведь у нас немало вполне взрослого народа. Перед нашими воспитанниками огромные перспективы, а если у человека есть цель в жизни, он старается. Только давай ему правильное направление.

Сергей Петрович раскрывал передо мной свои карты, «секреты» работы. Я старался запомнить как можно больше. И радостно было от всего увиденного, услышанного и немного грустно от мысли: смогу ли привить своим воспитанникам такую же любовь к «Новым Горкам», какая есть у их шефов, болшевцев? Прощаясь, я горячо поблагодарил Богословского за радушное внимание.

— Беседу с вами, Сергей Петрович, запомню. Зарядку вы мне дали хорошую. Что сумею, буду прививать у себя в Горках.

Провожал меня к станции Груздев. Когда перешли железную дорогу, я напрямую задал ему вопрос: почему он вчера заговорил со мной на тему воспитания? На губах Груздева мелькнула улыбка, и он признался, что наши горковские коммунары сразу рассказали ему обо мне: политрук совсем зеленый и «ершится». Вот он и решил поговорить со мной по душам, поделиться болшевским опытом.

Расстались мы друзьями. Да ведь у нас и возраст был одинаковый.

Мог ли я тогда предположить, что мы встретимся с Груздевым в Болшеве не как шеф и политрук, а как ученик и учитель? В январе 1930 года трудкоммуна МОНО «Новые Горки» прекратила существование. Весь ее «живой и мертвый» инвентарь — 90 ребят, имущество были переданы трудкоммуне № 2, организованной недалеко от станции Люберцы, в стенах бывшего Николо-Угрешского монастыря. А наше бывшее «поместье», выгодно расположенное у леса, над Клязьмой, пошло под дом отдыха для Болшевской трудкоммуны ОГПУ № 1. Я перешел под начало Богословского в должности преподавателя техникума и руководителя воспитательной частью.

II

Проработал я здесь четыре года.

Конечно, я не буду рассказывать об этом подробно: не позволят рамки очерка. Когда-нибудь напишу о том времени отдельную книгу. Я постараюсь дать только несколько штрихов, рисующих Болшевскую коммуну, и на некоторых примерах показать нашу воспитательную работу — работу весьма сложную, нелегкую, так как подопечные наши были люди необычного склада. Мне хочется взять один из наиболее трудных моментов, которые переживала коммуна, когда ни руководители, ни актив не знали отдыха, не имели даже передышки, и положение временами казалось настолько тяжелым, что невольно мелькала тревожная мысль: «Справимся ли? Выдюжим? Не вылетим ли все вместе в трубу?»

Летом 1930 года в Москве состоялся XVI съезд партии. Решения его прокатились по всей огромной стране. Коснулись они и нашего Болшева.

На общем собрании выступил Матвей Самойлович Погребинский. Речь его, как всегда, была сжатой, энергичной.

— Вы слышали, какие решения принял XVI съезд? Широкое наступление по всему фронту на капиталистические элементы в нашей стране. В бесклассовом обществе не должен существовать и уголовный элемент как особая категория людей. Отсюда какой вывод?

В клубе у нас примерно тысяча стульев. Народу ж набилось гораздо больше: стояли в проходах, сидели на полу перед сценой. Все с напряжением слушали Погребинского.

— И вот я обращаюсь ко всем вам, — продолжал он, — и в первую очередь к «старичкам», организаторам коммуны, славному нашему активу. Руководство ОГПУ на Лубянке приняло решение о значительном увеличении в ближайшие два-три года вашего коллектива. Раньше как мы ставили вопрос? Сделать из вас, вчерашних преступников, трудовых граждан Советского Союза. Думаю, не надо вам доказывать, что это получилось. Вы сами тому живой пример. Но теперь этого мало. Вам надо помочь своим старым «подельщикам», которые сейчас сидят в тюрьмах, лагерях, и, в свою очередь, взять на себя роль воспитателей. Эти «отбросы общества» мы должны перемолоть в коммуне, превратить в полезных людей, влить в ряды рабочего класса. Они должны стать такими же, как вы теперь. Надеюсь, что это задание ОГПУ вы сумеете выполнить и оправдаете доверие его руководства.

Зал ответил на речь Погребинского дружными аплодисментами.

Кто-то из первого ряда довольно громко сказал:

— Начинается наше «давай-давай»! Машина и та сломается, если ее перегрузить.