Необычайная коллекция - [13]

* * *

Генеалогия Гулда. У Гулда был предок-француз по имени Никола-Жозеф-Мари, который в XVIII веке работал палачом. В 1789 году он поставил свое умение на службу революции и обезглавил на гильотине многочисленных врагов народа, которых предавало в его руки правосудие.

— Зная политические взгляды Гулда, — сказал я, улыбаясь, — полагаю, что Никола-Жозеф-Мари был паршивой овцой в династии.

— Отнюдь, — ответил Гулд. — Втайне он был ярым приверженцем традиций, почитал короля и остерегался вольнодумцев. Но он по глупости верил, что лучший способ погубить революцию — это поощрять ее бесчинства. Поэтому рьяно помогал санкюлотам и прослыл у новых хозяев Франции пламенным патриотом.

Тут Гулд вспомнил, что у него есть гравюра 1792 года, на которой изображен его предок за работой на Гревской площади. Порывшись в коробках, он нашел ее и протянул мне. Я увидел человека, подталкивающего своего клиента к гильотине в окружении многочисленной толпы, — и одна весьма шокирующая деталь сразу бросилась мне в глаза.

— Но у вашего предка нет головы!

— Он был человеком добросовестным, друг мой, как все в нашем роду. Гильотина тогда была новым изобретением, и никогда Никола-Жозеф-Мари не допустил бы до нее приговоренных, не испытав ее предварительно на себе.

* * *

Соседи Гулда. Гулд снимает в Лондоне прелестную квартирку на Ковент-Гардене, маленькую, но так искусно обставленную, что двоим взрослым в ней не тесно. (Теснота, впрочем, имеет свои преимущества, когда дело касается женщин; на его месте, заметил я ему, я бы сделал из этой квартиры неудобную гарсоньерку, в которой наталкиваются друг на друга при малейшем движении. Но Гулд не слушал, демонстрируя мне свою выдвижную кровать, книжный шкаф на колесиках и миниатюрную кухоньку в до смешного крошечной нише.)

Однажды мы, возвращаясь с прогулки по Вест-Энду, где попали под ливень, встретили на лестнице молодого щеголя, который отпустил острое словцо по поводу наших промокших пиджаков. Ему было лет двадцать пять; я заметил дорогой кейс-атташе в его руке и шикарные лаковые туфли, похожие на те, стоившие бешеных денег, что я мечтал купить в обувном бутике, который порекомендовал мне всегда щепетильный в выборе гардероба Гулд.

Я уже не помню, что мы делали в тот день; как бы то ни было, около десяти мы снова вышли, чтобы поиграть в дартс в ближайшем пабе. Вечер затянулся до двух часов ночи. Возвращались мы усталые и слегка под хмельком, и мне не терпелось улечься на удобный раскладной диван, который Гулд предоставляет в мое распоряжение.

Но, подойдя к дому, мы наткнулись на какого-то грязного бродягу, который лежал на тротуаре, как мешок с соломой, судя по запаху, насквозь пропитанный спиртным. Моим первым побуждением — признаю, оно не делает мне чести, — было перешагнуть через пьянчужку, пусть себе лежит. Но Гулд, добрая душа, кинулся ему на выручку:

— Помогите мне, пожалуйста!

Общими усилиями мы подняли его и усадили, как могли, в холле под почтовыми ящиками. Бедолага бормотал что-то невнятное, пуская слюни на воротник.

— Хотя бы в тепле будет, — обронил Гулд.

Я рассмотрел этого человека — разгульная жизнь наложила отпечаток на его облик. Ему было лет пятьдесят, но выглядел он на двадцать старше. Щеки все в красных прожилках, подбородок усыпан прыщами. Губы чудовищно растрескались, синеватые мешки набрякли под глазами. Единственное, что было в нем приличного, — одежда, сшитая из дорогой ткани, но измятая и вся в пятнах. Какому безумцу пришло в голову дать такой хороший костюм пьянице?

Гулд тоже посмотрел на это печальное зрелище и вздохнул.

— Вы его здесь оставите? — встревожился я.

Гулд обернулся:

— А что с ним делать? Пусть проспится. Утром проснется и поднимется к себе.

Я вздрогнул:

— Он живет здесь?

— Конечно. А вы не помните? Мы же встретили его сегодня. Плейбой с шестого этажа, в лаковых башмаках.

Я с сомнением посмотрел на забулдыгу. Давешний красавчик? Не может быть!

— Идемте, я вам все объясню.

Мы поднялись к Гулду, он заварил чай и рассказал мне о необычайной жизни своего соседа.

Его звали Монро; это был очень занятой молодой человек, работал комиссионером у галериста. Он был богат и обладал хорошим вкусом, о чем свидетельствовал его гардероб. В общем, мечта любой тещи — если бы не его пьянство. Пил он каждый день и частенько перебирал. Часов до шести это был юноша трудолюбивый и энергичный, с юмором и отменными манерами. Но едва наступал вечер, как Монро было не узнать: он становился рассеянным, нервным и агрессивным, к тому же начинал сильно потеть. Тогда он направлялся в ближайшую пивную — и ситуация окончательно выходила из-под контроля. Монро напивался методично, забывал поужинать, быстро пьянел и возвращался домой в том состоянии, в каком мы его видели. В хорошие вечера он еще ухитрялся вскарабкаться на четвереньках по лестнице и добраться до своей кровати. Но порой, как сегодня, его находили мертвецки пьяным на улице. Проспавшись к середине ночи, он вставал и брел домой. На следующий день все начиналось сызнова.

— В сущности, обычное дело, ничего особенного, если бы не действие, которое оказывает алкоголь на его организм. Это что-то необычайное. В считанные часы его тело меняется на глазах: он стареет, заболевает, еле дышит. Спиртное разрушает его печень и почки с необыкновенной скоростью. Возраст Монро удваивается, и он превращается в старого забулдыгу со всеми признаками разгульной жизни. Вы сами могли в этом убедиться: с полудня, когда мы встретили его в нормальном состоянии (если можно так сказать, ибо не факт, что норма для него — трезвость, а пьянство — исключение), до этой ночи он совершенно преобразился. А между тем это один и тот же человек. За какие-то полсуток он прошел все стадии деградации, на что обычно уходят десятки лет. Вплоть до жалкого алкаша, которого мы с вами видели.