Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда - [2]

. Увидев это, я заорал, бросился вперед, ухватил джентльмена за ворот и привел назад, где вокруг плачущей девочки уже собрались какие-то люди. Он был совершенно невозмутим и не сопротивлялся, только кинул на меня такой злобный взгляд, что меня в пот ударило. Сбежавшиеся люди оказались родственниками девочки, и вскоре появился доктор, – за ним-то ее и посылали. Ну, ребенку ничего не сталось; по словам лекаря, девочка только испугалась, и тут бы и делу конец, как вы, наверное, думаете. Но примешалось одно странное обстоятельство. Я с первого взгляда почувствовал отвращение к этому джентльмену. Вся семья девочки – тоже, что было вполне естественно. Но кто меня поразил, так это доктор – обыкновенный лекарь, сухой, как трава для припарок, неопределенного возраста и цвета, с заметным эдинбургским акцентом и бесчувственный, как шотландская волынка. Так вот, сэр, с ним было то же, что со всеми нами. Я видел, как при каждом взгляде на моего пленника лекарь весь зеленел от желания пришибить его. Я понял мысли доктора, а он мои, но так как убивать нынче не полагается, мы сделали, что было в наших силах. Мы заявили этому человеку, что можем учинить и обязательно учиним по этому поводу такой скандал, что его гнусное имя прогремит во всех концах Лондона, если же у него есть какие-нибудь друзья или если он пользуется хоть каким-нибудь уважением, мы позаботимся, чтобы он потерял и то и другое. Выкладывая все это, мы в то же время старались загородить его от женщин, потому что те бесновались, словно гарпии[2]. Я никогда не видел столько разъяренных лиц зараз. А этот человек стоял посередине, усмехаясь злобно и хладнокровно, и хотя очень трусил, – я, сэр, это отлично видел, – но держался надменно, как сам сатана.

«Раз вы решили нажиться на этом несчастном случае, я тут поделать ничего не могу, – говорит он. – Джентльмен всегда постарается избежать неприятностей. Сколько вам нужно?»

Тут мы потребовали сто фунтов в пользу родных девочки. Ему, разумеется, хотелось бы отвертеться, но у многих из нас был такой угрожающий вид, что он под конец сдался. Надо было получить с него деньги. И можете себе представить, куда он привел нас? Вот сюда, к этой самой двери. Он вынул ключ из кармана, вошел в дом и вскоре вынес наличными десять фунтов золотом, а на остальное – чек банка Кутс на предъявителя, подписанный именем, которое я не могу назвать, хотя оно весьма важно для этой истории. Во всяком случае, это имя хорошо известное и часто упоминается в печати. Цифра была изрядная, но имя годилось бы и для суммы покрупнее, если только подпись была подлинная.

Я взял на себя смелость указать нашему джентльмену, что все это выглядит малоправдоподобно, что в действительности так не бывает: нельзя войти в четыре часа утра в какую-то заднюю дверь и выйти из нее с чеком другого человека почти на сто фунтов. Но он ничуть не смутился и усмехался по-прежнему. «Успокойтесь, – говорит, – я дождусь с вами открытия банка и сам получу деньги по чеку». И вот мы – доктор, отец ребенка, наш приятель и я – отправились ко мне и остаток ночи просидели у меня в квартире. Наутро мы позавтракали и все вместе пошли в банк. Я сам предъявил чек и сказал, что, мол, имею все основания сомневаться в его подлинности. Ничуть не бывало, чек не был подделан.

– Да неужели! – сказал мистер Аттерсон.

– Я вижу, у вас на уме то же, что и у меня, – сказал мистер Энфилд. – Да, тут дело нечисто. Кто бы стал водиться с таким субъектом? Он был настоящий мерзавец, а тот, кто подписал чек, – сама благопристойность, даже знаменитость, и – что еще важней – один из людей, которые, как говорится, творят добро. Шантаж, наверное. Порядочный человек вынужден расплачиваться за глупость юных лет. «Дом шантажа», – я так и называю теперь этот дом с дверью. Хотя, пожалуй, и это далеко не окончательное объяснение, – добавил он и впал в задумчивость.

Его вывел из нее довольно неожиданный вопрос мистера Аттерсона:

– А вы не знаете, живет ли здесь владелец чека?

– Подходящее место, не правда ли? – отозвался мистер Энфилд. – Но я случайно заметил его адрес: он живет у какого-то сквера.

– И вы никогда никого не расспрашивали об этом доме с дверью? – осведомился мистер Аттерсон.

– Нет, сэр, – получил он в ответ. – Я деликатен. У меня определенный взгляд на расспросы: это слишком отзывается судебным разбирательством. Вы задаете вопрос, а это все равно, что дать толчка камню. Вы стоите себе на верхушке холма, а он катится под гору и сшибает по дороге другие. Глядь, какого-нибудь парня, мирно сидевшего у себя в садике и о котором вы вовсе не думали, и пристукнуло как следует, и его семье приходится менять фамилию. Нет, сэр, у меня такое правило: чем сомнительней дело, тем меньше я задаю вопросов.

– Очень хорошее правило, – сказал адвокат.

– Но я сам осмотрел это место, – продолжал мистер Энфилд. – Постройка даже не похожа на жилой дом. Другой двери нет, а через эту никто не ходит, кроме героя моего приключения, да и это случается редко. Во втором этаже есть три окна, выходящие во двор, в нижнем – ни одного; окна всегда закрыты, но чисты. Есть печная труба, которая обычно дымится: значит, кто-то живет же там. Но и то не наверное, потому что дома вокруг двора стоят так тесно, что не скажешь, где кончается один и где начинается другой.