Необъявленная война - [28]
И — гром средь ясного неба: поляки должны покинуть советскую территорию, срок такой-то.
Коля и Ванда растеряны, убиты. Но им дают совет — получить бумагу о том, что Ванда украинка. Как во время войны еврейки старались добыть документы о своем польском происхождении. Сунуть тому-то и тому-то, все будет «о’кеюшки».
Ванда с надеждой восклицает: «Лапувка!».
Опытный штабник Коля успешно провел операцию. Семья уцелела.
Коля умер в начале восьмидесятых в Ленинграде. Давно обрусевшая Ванда, сохранившая, правда, польский акцент, растит внуков. Иногда отправляется погостить к сестре в Лодзь.
Пан Стефан, уныло подкручивая усы, признался мне, что ему известны способы, позволяющие остаться в Станиславе, где он родился, где похоронен его отец. Но для липовых справок на четырех человек (кроме него, жена, мать, дочка) надо заплатить уйму денег.
- Кафе дает доход? — осторожно спросил я.
Хозяин уверен: новая власть прикроет кафе. Русские коммунисты, ему доподлинно известно, не признают частной собственности, приватной торговли.
- А польские?
Пан Стефан пожал плечами: в Польше не спешат вводить колхозы, частные лавчонки покамест не прихлопывают.
- Однако в Западной Украине тоже еще нет колхозов.
- Бандера не дает.
Подобно всякому поляку, пан Стефан относился к Степану Бандере враждебно. Но любил подчеркивать: бандеровцы — это одно, украинцы — другое. Непременное тому подтверждение: у него лучший друг — украинец.
Бандера внушал ему и уважение ожесточенным противодействием власти, которая отвергает частную собственность и предпочитает колхозы. Они были равно ненавистны западным украинцам и полякам. Однако такое совпадение не пересиливало национальной вражды, доводящей до взаимного истребления. Хотя в Бещадах изредка случалось, что отряды польских и украинских националистов сообща выступали против властей и Войска Польского.
Но об этих единичных эпизодах я услышу гораздо позже, когда займусь историей генерала Вальтера-Сверчевского.
Сейчас я кейфую в Станиславском кафе размером с кабинет зубного врача, прихлебываю кофе и не подозреваю: вот-вот наступит одна из решающих минут моей жизни. Буду о ней помнить до последнего дня.
Сперва доносится взрыв гранаты. Пан Стефан настораживается, встает.
После взрыва короткие автоматные очереди, одиночные выстрелы.
- Щелянина! — хмуро бросает пан Стефан и направляется к дверям. — Стрельба!
Парочка за соседним столиком не обращает внимания на приближающуюся пальбу. Привыкли.
Сквозь распахнутую дверь я вижу: паника овладевает улицей. Люди мечутся на тротуаре. Женщина с плачущей девочкой вбегает в подъезд,
Я направляюсь к двери, машинально расстегивая кобуру.
Все, что я сейчас делаю, делаю машинально. Досылаю патрон в патронник. Фиксирую происходящее.
Люди жмутся к стенам домов. Мостовая пуста. По ней в сторону вокзала бежит человек. Рубаха разорвана. В руке дымится пистолет. Он бьет, не целясь, освобождая себе путь. Уходя от настигающей погони.
Я выбегаю на мостовую.
Он поднимает пистолет до уровня глаз, невидяще нащупывает меня. Но я опережаю. Стреляю в воздух.
Он бессильно опускает руку. «Вальтер» падает на булыжник.
Сзади на беглеца наваливаются.
Я сую свой ТТ в кобуру и, не оглядываясь, быстро ухожу. Не оборачиваюсь на крик: «Товарищ капитан, товарищ капитан!..»
Валитесь все...
- Вы что себе позволяете?! Хотите свои порядочки установить в вооруженных силах!
- Да плевать он хотел на вооруженные силы, ему всего дороже личные интересы!
В узком кабинете на Гоголевском бульваре, вдоль которого растянулся наш родимый Пентагон, два сидевших друг против друга полковника накинулись на меня, едва я переступил порог: «По вашему приказанию явился...»
- Являются только святые. А вы... стыдно сказать.
Я стоял навытяжку посреди тесной комнаты. Два полковника с двух сторон насели на меня — готовы стереть в порошок.
Предсказания бледнолицего капитана, кажется, начинают сбываться. За дверью, когда выйду, подхватят под белы руки — и через десять минут площадь Дзержинского. До Бутырок минут пятнадцать, надо поворачивать на Пушкинской. Предпочел бы Бутырки. «...Ближе к милому приделу». Маме легче носить передачи. Она живет в трехстах метрах от пересечения Новослободской и Лесной улиц, где высится серо-красная громада Бутырок с тюремной мебельной фабрикой, с тюремной больницей.
Здесь, под сенью Бутырок, прошло наше детство, детство мальчишек знаменитого Курниковского дома (Новослободская, 14). Здесь каждый камень меня знает.
Пока я, напуганный, призывал на помощь трогательные воспоминания, надеясь таким образом унять страх, полковники — перед одним лежало мое «личное дело», перед другим — сцепленные проволочной скрепкой бумажки, по-видимому, рапорты, — сменили регистр. Правый кивнул на пустующий стул, а левый, напомнивший, что являются только святые, я же принадлежу к разновидности, какую назвать стыдно, добавил:
- В ногах правды нет.
Привет незабвенному майору Спицыну Филиппу Тимофеевичу, привет, привет.
Сев, облегченно вздохнув, постаравшись сосредоточиться, я начал размышлять.
Полковникам поручено побеседовать со мной. Сперва вливание, потом — задушевные разговоры. Методика известна, оригинальностью не отличается. Тема беседы — рапорты.
Михаил Григорьевич Зайцев был призван в действующую армию девятнадцатилетним юношей и зачислен в 9-ю бригаду 4-го воздушно-десантного корпуса. В феврале 1942 года корпус десантировался в глубокий тыл крупной вражеской группировки, действовавшей на Смоленщине. Пять месяцев сражались десантники во вражеском тылу, затем с тяжелыми боями прорвались на Большую землю. Этим событиям и посвятил автор свои взволнованные воспоминания.
Вадим Германович Рихтер родился в 1924 году в Костроме. Трудовую деятельность начал в 1941 году в Ярэнерго, электриком. К началу войны Вадиму было всего 17 лет и он, как большинство молодежи тех лет рвался воевать и особенно хотел попасть в ряды партизан. Летом 1942 года его мечта осуществилась. Его вызвали в военкомат и направили на обучение в группе подготовки радистов. После обучения всех направили в Москву, в «Отдельную бригаду особого назначения». «Бригада эта была необычной - написал позднее в своей книге Вадим Германович, - в этой бригаде формировались десантные группы для засылки в тыл противника.
Роман Алексея Федорова (1901–1989) «Подпольный ОБКОМ действует» рассказывает о партизанском движении на Черниговщине в годы Великой Отечественной войны.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
Двенадцати годам фашизма в Германии посвящены тысячи книг. Есть книги о беспримерных героях и чудовищных негодяях, литература воскресила образы убийц и убитых, отважных подпольщиков и трусливых, слепых обывателей. «Звучащий след» Вальтера Горриша — повесть о нравственном прозрении человека. Лев Гинзбург.
Книга «Отель „Парк“», вышедшая в Югославии в 1958 году, повествует о героическом подвиге представителя югославской молодежи, самоотверженно боровшейся против немецких оккупантов за свободу своего народа.