Необитаемая земля. Жизнь после глобального потепления - [83]

Астрофизик Адам Фрэнк назвал такой тип мышления «астробиологией антропоцена» (8) в своей книге «Свет звезд»[151], где он рассматривает изменение климата, будущее нашей планеты и наше влияние на него в масштабе вселенной – и предлагает «думать как планета» (9). «Мы не одни. И мы не первые, – пишет Фрэнк на первых страницах книги. – Все это – то есть все, что имеет отношение к нашей цивилизации, – скорее всего, уже происходило тысячи, миллионы или даже триллионы раз в прошлом».

Звучит как ницшеанская аллегория, но на самом деле это лишь интерпретация понятия «бесконечность» и того, сколь ничтожным и малозначительным в масштабе Вселенной является человечество и все, чем оно занимается. В недавней необычной статье, написанной совместно с климатологом Гевином Шмидтом, Фрэнк пошел еще дальше, предположив, что и на нашей планете в далеком прошлом существовали промышленно развитые цивилизации (10) – настолько давно, что все следы их существования уже превратились в пыль, сделав их обнаружение невозможным. Статья была задумана как мысленный эксперимент, указывающий, как мало информации нам дает археология и геология, а не как серьезное рассуждение об истории планеты.

А еще она должна была вселять оптимизм. Фрэнк хотел предложить, как ему казалось, обнадеживающую перспективу того, что наш «цивилизационный проект» исключительно хрупок и что мы должны предпринять экстраординарные меры для его защиты. Оба предпосылки верны, но принять его точку зрения довольно трудно. Если во Вселенной существовали триллионы других цивилизаций и некоторые из них – на Земле, ныне превратившихся в пыль, тогда, какие бы уроки мы из этого ни извлекли, для нас в любом случае нет ничего хорошего в том, что мы не нашли следов хотя бы одной выжившей.

Страшно подумать обо всех этих исчезнувших «триллионах» – слишком страшно даже в случае данных, полученных таким спекулятивным путем. Еще более спекулятивными будут попытки «решить» уравнение Дрейка (11), к которому многие уже подступались. Этот проект мне кажется больше похожим на игру в числа, чем на попытку понять природу Вселенной с помощью кусочка мела и доски; мы уверенно отталкиваемся от ничем не доказанных постулатов, и, когда оказывается, что Вселенная не соответствует нашим предсказаниям, мы склонны верить, что она скрывает от нас какую-то важную информацию – в данном случае цивилизации, которые могли умереть и исчезнуть, – вместо того чтобы предположить, что наши догадки изначально были ошибочными. Серьезное изменение климата в краткосрочной перспективе должно вдохновить как наше смирение, так и величие, но дрейковский подход как будто одновременно движет нас в верном и неверном направлениях: он предполагает, что Вселенная должна соответствовать ходу наших мыслей, но при этом оказывается неспособным представить, что люди могут сотворить себе уникальную судьбу в этой Вселенной.

Фатализм особенно привлекателен во времена экологического кризиса, и то, что трансформация планеты из-за антропогенного климата вызвала столь сильный интерес к парадоксу Ферми и почти никак не повлияла на его философскую противоположность – антропный принцип, кажется довольно любопытным проявлением антропоцена. Согласно антропному принципу аномалия существования человечества – не загадка, требующая объяснения, а центральный элемент предельно нарциссического видения космоса. Это максимум того, что может дать нам физика теории струн по части усиления чувства собственной значимости: насколько бы невероятной ни казалась возможность появления разумной цивилизации в бесконечности безжизненного газа и насколько одинокими бы мы ни казались себе во Вселенной, существование мира, в котором мы живем, и мира, который мы создали, кажется логически неизбежным – особенно с учетом того, что мы задаемся этими вопросами, – поскольку только во Вселенной, совместимой с разумной жизнью нашего типа, могло появиться нечто, способное размышлять над этими вопросами.

Все это похоже на аллегории, закрученные в ленту Мёбиуса, некую изощренную тавтологию, а не на утверждения, основанные исключительно на достоверных наблюдениях. И тем не менее, мне кажется, они полезнее для размышлений об изменении климата и экзистенциальной потребности разрешить его за несколько грядущих десятилетий, чем парадокс Ферми и уравнение Дрейка. Мы знаем лишь одну цивилизацию, которая до сих пор жива – по крайней мере пока. Почему наша исключительность должна вызывать у нас подозрения или восприниматься лишь с точки зрения ее неминуемого исчезновения? Почему бы не вдохновиться ею?

Ощущение вселенской исключительности не гарантирует добросовестного отношения к Земле. Но оно помогает сфокусировать внимание на том, что мы творим на нашей уникальной планете. Не нужно прибегать к неким воображаемым законам Вселенной – что все цивилизации непременно гибнут, – чтобы понять причины катастрофы. Нужно лишь посмотреть на наши коллективные решения; а в настоящий момент мы коллективно выбрали путь катастрофы.

Но остановимся ли мы? Совет «думать как планета» настолько чужд перспективам современной жизни – и так далек от мышления неолиберального субъекта в жесткой конкурентной системе, – что поначалу он воспринимается как фраза, которую мог бы придумать ребенок. Но доводы, стоящие за этим советом, звучат вполне резонно в отношении климата и на самом деле даже необходимы, поскольку у нас есть лишь одна попытка на выработку решения. И такой подход выходит за рамки «мышления планеты», поскольку планета выживет, как бы мы ее ни травили, чего не скажешь о нас, и поэтому мы должны принимать решения как единый народ с общей судьбой.