Необитаемая земля. Жизнь после глобального потепления - [79]

На этот вопрос он предлагает пять возможных ответов. Ответы со второго по четвертый – это вариации на темы нового трансцендентализма: «сохранение не-человеческой жизни», «начать перемены с себя» и «отстаивать утверждение, что природа – это нечто большее, чем ценный ресурс». Первый и пятый более радикальны и идут в связке: «отречение» и «строительство убежищ». Последнее является скорее позитивным императивом хотя бы из-за своей конструктивности – или того, что может сойти за конструктивность во времена катастроф: «Способны ли вы думать и действовать, подобно библиотекарю средневекового монастыря, сохраняя старые книги, когда снаружи рождаются и гибнут империи?»

«Отречение» – это темная сторона того же назидания:

«Если вы так поступите, большинство людей назовут вас пораженцем или экологическим пессимистом или скажут, что вы „перегорели“. Вам будут объяснять, что вы обязаны трудиться на благо климатической справедливости, или мира во всем мире, или против всего плохого ради всего хорошего, и что „бороться“ всегда лучше, чем „сдаваться“. Не слушайте их и следуйте древней духовной традиции: отрекитесь от суеты. Отрекитесь не с цинизмом, а с пытливым умом. Отрекитесь, чтобы позволить себе спокойно существовать, и чувствуйте, ощущайте, работайте над пониманием того, что является правильным для вас и чем вы можете быть полезны природе. Отрекитесь, поскольку отказ в содействии прогрессу машин – отказ от дальнейшего усугубления суеты – это глубоко нравственная позиция. Отрекитесь, ибо действие не всегда лучше, чем бездействие. Отрекитесь, чтобы изучить свое мировоззрение: космологию, парадигму, предположения, направление развития. Все истинные изменения начинаются с отречения».

Как минимум это можно назвать четким моральным кредо, и весьма достойным. То, что поначалу можно воспринять как радикальную реакцию на новый кризис, на самом деле является адаптацией древней традиции аскезы – начиная от молодого Будды до святых столпников и далее. Но, в отличие от традиционной модели, в которой аскетический импульс уносит страждущего от удовольствий материального мира к духовному пониманию через некую мирскую боль, отречение Кингснорта, как и Макферсона, – это уход от мира, терзаемого духовными страданиями, к малым, вполне земным утешениям. Отчасти это масштабное проявление защитной реакции, общей почти для всех нас, в отношении страданий – проще говоря, мы их избегаем. Но до какого предела? Не может же быть такого, что я чувствую страдания других и ощущаю острую необходимость действовать только лишь из-за одного «мифа о цивилизации», правда?

Проект Dark Mountain маргинален. Гай Макферсон – маргинал. Как и Джон Маклемор. Но одной из угроз климатической катастрофы является то, что ростки их экологического нигилизма могут укорениться в общем менталитете человечества. И то, что эти предчувствия могут показаться вам знакомыми, – признак того, что фрагменты их паники и отчаяния уже начали проникать в мысли многих других людей о будущем нашего мира. В интернете климатический кризис привел к появлению так называемого экофашизма – движения, представители которого готовы добиваться своих целей «любыми средствами», не гнушаются расизмом и исповедуют идеи климатических приоритетов для определенных групп людей. Тем временем левые все больше проникаются идеями климатического авторитаризма Си Цзиньпина .

В Соединенных Штатах индивидуалистский импульс климатического сепаратизма в основном наблюдается у праворадикальных экстремистов – для примера можно взять семейство Кливена Банди[147] или любого надменного переселенца, которого эта страна простодушно мифологизировала столетиями со времен войн за земли и пастбища. Возможно, в ответ на это либеральное экодвижение развивалось в более практичном направлении (за редкими экстремистскими исключениями), склоняясь к вовлечению людей в процесс, а не наоборот (107). Или, что тоже вероятно, в данном случае это произошло из-за конкретных требований ситуации: сформировать сообщество отрекшихся чревато риском, что те, от кого вы отреклись, сделают все, чего вы так боялись, и обрекут на изменения планету, с которой вы не сможете сбежать.

Но этот прагматизм не лишен своих курьезов. К примеру, многие из самопровозглашенных технократов-практиков эколевоцентристского толка считают, что для предотвращения климатической катастрофы нужно провести глобальную мобилизацию уровня Второй мировой войны (108). И они правы – это совершенно трезвая оценка масштаба проблемы, и алармизма в ней не больше, чем в оценках МГЭИК от 2018 года. Но, даже учитывая ошеломляющий общественный отклик после публикации этого предложения, его амбициозность совершенно несовместима с существующими политическими тенденциями почти во всех регионах мира. И поэтому сложно не начать беспокоиться о том, что случится, если такой мобилизации не произойдет, – как с планетой, так и с политическими обязательствами тех, кто занимается решением этой проблемы. Те, кто призывает к немедленной мобилизации, понимают, что вдохновляют миллионы людей во всем мире выходить на марши, протесты и требовать перемен, – и их можно причислить к экопрагматикам. Слева от них находятся те, кто не видит никакого иного решения, кроме политической революции. Но даже этим активистам сегодня становится тесно среди многочисленных экотревожных текстов, к которым, возможно, можно отнести и книгу, которую вы сейчас читаете. И это будет вполне справедливо, поскольку я очень встревожен.