Необитаемая земля. Жизнь после глобального потепления - [78]
Эдвард Эбби[143] обожал работы Джефферса, а Чарльз Буковски называл его своим любимым поэтом. Он также оказал влияние на Энселя Адамса и Эдварда Вестона – известных американских фотографов-натуралистов; а в книге «Светский век»[144] философ Чарльз Тейлор назвал Джефферса, наряду с Ницше и Кормаком Маккарти, значимой фигурой так называемого имманентного антигуманизма. В знаменитой поэме «Двойной топор» Джефферс вкладывает свое мировоззрение в уста единственного персонажа, «Антигуманиста», который говорит о «смещении фокуса и значимости от человека к не-человеку; отказе от человеческого солипсизма и признании постчеловеческого величия». По его словам, в перспективе такой подход может стать настоящей революцией, которая «вместо любви, ненависти и зависти предлагает в качестве нормы поведения умеренную отстраненность».
Эта отстраненность стала для проекта Dark Mountain ключевым принципом – хотя правильнее было бы назвать его «импульсом». И скорее всего, в ближайшие десятилетия он вдохновит еще больше подобных групп экологических отступников, если глобальное потепление сделает наблюдение за жизнью на Земле невыносимым, даже через СМИ. «Те, кто стал свидетелями экстремальных социальных катастроф, редко делятся откровениями о смысле человеческого существования, – гласит вступительная часть манифеста этой группы. – Гораздо чаще они выражают свое удивление относительно того, как легко может умереть человек. Течение обыденной жизни, в которой изо дня в день почти ничего не меняется, маскирует хрупкость нашего существования».
В этом манифесте Пола Кингснорта и Дугласа Хайна, впервые опубликованном в 2009 году, группа называет своим интеллектуальным крестным отцом Джозефа Конрада, в первую очередь за его острую критику эгоистичных иллюзий европейской цивилизации на пике ее промышленно-колониального развития. Они цитируют высказывания Бертрана Рассела о Конраде, говоря, что автор «Сердца тьмы» и «Лорда Джима» «считал цивилизованную и морально приемлемую жизнь людей опасной прогулкой по тонкой кромке едва застывшей лавы, которая в любой момент может проломиться и погрузить идущих в свои огненные пучины». Этот образ достаточно ярок, чтобы впечатлить жителей любой эпохи, но во времена приближающегося экологического коллапса он особенно актуален (104). «Мы считаем, что корень всех проблем лежит в историях, которые мы рассказываем самим себе», – пишут Кингснорт и Хайн, имея в виду «миф о прогрессе, миф о главенстве человека, миф о независимости от природы» (105). По их словам, все они «особенно опасны потому, что мы забыли, что они являются мифами».
На самом деле довольно трудно представить хоть что-то, что не подвергнется изменениям от одного только ожидания грядущих радикальных перемен – от пар, решающих, заводить ли им детей, до систем государственной поддержки. И необязательно дожидаться вымирания человечества или коллапса цивилизации, чтобы увидеть расцвет истинного нигилизма и апокалиптических настроений, – достаточно отойти на некоторое расстояние от того, к чему мы привыкли, чтобы критическая масса харизматичных пророков увидела надвигающуюся катастрофу. Можно успокаивать себя мыслью о том, что критическая масса должна быть очень большой и что человечество не погрузится в нигилизм до того момента, пока он не станет стандартным мировоззрением среднестатистического обывателя. Но предвкушение конца света работает и на периферии, пожирая инфраструктуру бытия, словно термиты или пчелы-плотники.
В 2012 году Кингснорт опубликовал в журнале Orion новый манифест, или псевдоманифест, под названием «Темная экология» (106). За это время он стал еще большим пессимистом. «Темная экология» начинается с эпиграфов Леонарда Коэна и Дэвида Лоуренса – «Возьми последнее оставшееся дерево / Заткни им дыру в своей культуре»[145] и «Отступи в пустыню и сражайся», – но по-настоящему разгоняется ко второму разделу, начинающемуся со слов: «В последнее время я читаю собрание сочинений Теодора Казински[146]. Боюсь, они могут изменить мою жизнь».
В целом это эссе, нашедшее широкий отклик среди читателей журнала, является чем-то вроде спора между Казински-публицистом и Казински-террористом – которого Кингснорт описывает не как нигилиста или пессимиста, а как проницательного наблюдателя, чьей проблемой был избыток оптимизма; человека, слишком рьяно верившего, что общество может измениться. Позиция самого Кингснорта ближе к подлинному стоицизму. «Я спрашиваю себя: что на данный момент истории не стало бы для меня пустой тратой времени?»
