Необходимо для счастья - [88]

— Верный, на место! — послышался за воротами властный хозяйский бас.

Тоже сидит дома, труженик.

Межов возвратился, толкнул ногой тяжелую калитку. Антипин под сараем точил мотыги. Мальчишка лет десяти вертел установленный на козлах наждачный круг, а Антипин точил. Из-под лезвия мотыги летели искры, в солнечном свете похожие на водяные брызги, наждак скоблил закаленную сталь тонко и пронзительно.

— Бог на помощь, — насмешливо сказал Межов, когда утих визг металла.

Антипин вроде бы не расслышал, пощупал пальцем острие мотыги, не спеша поставил ее в угол и взял вторую. Пока не кончит свое дело, не заговорит. У него и дом такой же, как он сам, хмурый, прочный. Наверно, не одну бутылку леснику споил, пока достал такие кряжи. И сад вон за двором развел, и огород… День и ночь готов здесь копаться, а как для колхоза, так восемь часов отстучал — и кузницу на замок.

— Значит, у тебя дело, а я здесь вроде туриста? — сказал Межов, не подавая руки Антипину, наконец-то соизволившему обратить внимание на молодого председателя.

— Картошку окучить надо, — сказал Антипин. — Сушь стояла, а вот теперь она отудобит.

— А уборка?.. Я совки велел тебе на прошлой неделе сделать — где они?

— Жести нету, кончилась.

— Кончилась! Если для себя, так вы и жести найдете и чего угодно.

— То для себя!.. — Антипин вздохнул, улыбчиво поглядел на Межова. — На колхоз-то, говорят, надейся, а сам не плошай.

— Ты не плошаешь!..

Межов круто повернулся, захлопнул тяжелую калитку и пошел грязным проулком к конюшне. Навстречу ему попались десятка полтора женщин и девчат с корзинками и ведрами в руках — несли из леса первые грибы. Наверно, с зарей встали, свою выгоду не упустят и здесь.

Увидев председателя, женщины остановились, озадаченные нечаянной встречей. Вины за ними никакой не было, на работу нынче не наряжали, но все же неловко шастать по лесу в будний день. Они сбились толпой у избы сторожа Филина, смущенно оправляли подоткнутые мокрые подолы, нахлюстанные в лесной траве, очищали от грязи босые ноги.

— Вечером на работу, — сердито сказал Межов, еще не остывший после встречи с Антипиным. — Пойдем на тока, в ночную.

— Ночью-то милуются, а не работают, Сергей Николаевич! — сказала, смеясь, Ольга Христонина, местная красавица, с первого дня безуспешно завлекавшая Межова.

— Вот там и помилуемся. Лопаты захватите. Деревянные.

— Какая же любовь — с лопатами?

Не отвечая, Межов пошел дальше.

— Строгий какой, не подступишься! — обиделась Ольга. — И ведь молодой, неженатый.

— Потому и строгий, что молодой. Вас на коленки посади, а на шею вы сами залезете.

«Тетка Матрена», — определил Межов последний окающий голос. На пенсию пора, а все еще скрипит на своем курятнике — совестливая. После уборки надо ей полный пенсион дать. А с этой Ольгой… черт знает что с ней делать.

Конюх Гусман, заспанный рябой татарин, лежал в тамбуре на сене, закинув руки за голову, и мурлыкал непонятную песню на своем языке. В конюшне пахло кожаной сбруей, отволглым свежим сеном и дегтем. Как на курорте живет. И обленился вконец.

— Заседлай-ка мне Вороного, на тока надо съездить.

— Ага, Вороной! — отряхиваясь от сена, торжествующе заулыбался Гусман. — Как сухо, так машина, а как грязно, давай Вороной! Наша Вороной и по сухо и по грязно ездит. Эх, председатель!

Гусман любил лошадей и ревниво относился к машинам, оттеснившим живую тягловую силу. Сейчас он обидчиво намекал председателю на недавнее решение правления сократить поголовье лошадей наполовину. Справедливое, в общем, решение.

Межов очистил пучком сена размокшие туфли, выбросил грязный пучок за ворота. Гусман покрикивал в конюшне на лошадей: «К стенка! К стенка держись!» Вскоре он вывел Вороного, набросил на него новое казацкое седло, затянул подпруги и, лихо вскинув руку к мятой теплой шапке, в которой он ходил и летом, отрапортовал:

— Готова, товарищ председатель! Край земля едишь, все хараша будит.

Межов легко сел в седло, нагнулся, чтобы не задеть головой косяк ворот, и сжал стременами бока Вороного. Он слышал, как позади причмокнул и потом что-то крикнул. Гусман, но застоявшийся Вороной уже вынес его из конюшни и, разбрызгивая лужи, стремительно мчал по мокрой, сверкающей траве в поле. Он скрипел селезенкой и просился в намет, но Межов не отпускал повод, и Вороной бешено рысил, подняв голову и отбрасывая с копыт тяжелые шматки грязи.

Просторно, солнечно и тихо было в поле. Зеленые ряды лесополос разделили степь на правильные желтые квадраты вызревших хлебов, и красивые эти квадраты были светлыми и печальными. Посреди них и на концах разбрелись и стали безмолвные комбайны, они стояли там, где их застиг дождь, а вокруг волновались под легким ветром хлеба и будто кланялись им.

Дальний полевой ток обозначился одинокой будкой сторожа и ворохами зерна, открыто лежащими под небом. Среди ворохов торчали, высоко подняв железные шеи, два зернопогрузчика, поодаль маячила тонкая труба передвижной электростанции. Где-нибудь здесь бродит и одноногий сторож Семен Филин, ковыряя своей деревяшкой отмякшую площадку тока. Ни черта ведь не подумает, что площадку портит, старый пень.