Необходима осторожность - [11]

Почему-то Эдварду-Альберту не удавалось отождествить себя ни с одним из этих розовых младенцев. Он их терпеть не мог, каждого в отдельности и всех вместе. Остальные украшавшие его комнату картины на религиозные темы оставляли его совершенно равнодушным. Он просто старался не смотреть на них. Но иные из пояснительных текстов тревожили его. Особенно «Око Твое на мне, Господи». Эта надпись ему не нравилась. Она не нравилась ему все сильней, по мере того как из прежнего малыша он превращался в большого мальчика.

Он находил, что это нечестно. Неужели от Него ничто не может укрыться? Он видит, скажем, сквозь одеяло и простыню? Видит все, что под ними делается? В этом упорном взгляде было что-то бесцеремонное.

Так произошла первая встреча Эдварда-Альберта с сомнением.

В душу его ни разу не проникал ни малейший луч любви к божеству — Отцу, Сыну или Духу Святому. Он считал, что этот страж и каратель таит безумные замыслы относительно мира и что он послал своего Единственного Сына только для того, чтобы еще больше увеличить вину своих беспомощных созданий. Таковы были мысли и чувства Эдварда-Альберта. Я не критикую: я только передаю факты. Раз Господь Бог всемогущ и беспощаден, надо его умилостивлять — безопасность прежде всего — и не допускать ни тени протеста даже в глубине своей маленькой темной души. Ему язык не высунешь. Нет, нет.

А протоколирующий Ангел все записывает!

Эдвард-Альберт сомневался, но ни в коем случае не отрицал. Подобно большинству верующих, он ухитрялся смягчать остроту вопроса. Он проявлял находчивость.

— Ну пусть ему все видно, — рассуждал он. — Но ведь нельзя же все время на каждого смотреть и все за каждым записывать.

Эта мысль не предназначалась для передачи окружающим. Эту мысль надо было тщательно беречь про себя. Если будешь слишком часто ее высказывать. Он может вдруг обратить на тебя внимание.

Молодой человек наш заслонился этой мыслью от Солнца Праведных, словно скромным маленьким зонтиком. И мало-помалу небо так заволоклось, что и самая нужда в зонтике отпала. Бог перестал быть огнем всепожирающим.

Мы здесь не дискутируем. Я просто передаю неоспоримые факты. Я рассказываю историю одного мальчика, который впоследствии, как вы узнаете, стал героем; не от меня зависит, что история эта на определенном этапе оказывается историей бесчисленного множества других маленьких существ.

Так христиане приспособляют свою веру к обстоятельствам и получают возможность жить, как живут — вопреки ее торжественным предписаниям.

6. Жертва рекламы

Мать Эдварда-Альберта умерла, когда ему было тринадцать лет. Пожилой врач, лечивший ее во время последней болезни, определил, что она умерла от «бронхита». В то время принято было ссылаться в таких случаях на бронхит, не вдаваясь слишком глубоко в сущность дела. Врачи — народ умственно переутомленный, и в области диагностики у них бывают свои эпидемии и заразные болезни. На самом деле она умерла, подобно многим в то время, от неумеренного потребления разрекламированных патентованных средств.

Дело в том, что в тот золотой век свободы, безопасности и благоприятных возможностей, к которому относится начало нашего повествования, каждый пользовался среди прочих завидных преимуществ также полной свободой в области методов торговли. Некоторые предприимчивые дельцы учли, что большая часть их собратьев по человечеству страдает болезнями и внутренними расстройствами, вызванными потреблением громко рекламируемых, но вредных для здоровья продуктов, антисанитарными условиями быта и работы, а также низким жизненным уровнем огромных масс населения, продолжавших жить, хотя им гораздо лучше было бы умереть. И вот эти дельцы посвятили себя эксплуатации названных братьев. Огромное страждущее большинство человечества, с точки зрения мастеров торговли, было массой потребителей, которых надо обслужить с целью извлечь прибыль, и предприниматели стали с величайшим рвением состязаться в этом.

Медицинское сословие в то время работало почти исключительно ради дохода и обосновывало свои профессиональные привилегии принципами тред-юнионизма. Крайне низкий уровень образования и квалификации сочетался у его представителей с достойным лучшего применения упорством в защите привилегий вольнопрактикующего врача.

Врачи старались выгораживать друг друга, не допуская критики, когда дело шло об установлении причин смерти, и в других подобных обстоятельствах, когда нарушение врачебного долга не бросалось в глаза. В диагностике они пользовались устарелыми методами; правильный диагноз был скорее результатом природных способностей, чем хорошей подготовки, и они в большинстве случаев предпочитали диагностировать определенную болезнь и лечить ее, не мудрствуя лукаво, либо излечивая, либо убивая больного, чем ломать голову над разными малоизвестными недомоганиями, которые не поддались бы традиционному лечению. От таких болезней они отмахивались, объявляя их причудами. В результате между врачами и больными установились довольно неприязненные отношения; врач со своими устарелыми, мудреными предписаниями, авторитетным тоном, неумением воздействовать на психику больного — каковой бы она ни была — и тем помочь выздоровлению стал вызывать даже большее недоверие к себе, чем он заслуживал. И это обстоятельство широко открыло двери перед дельцами и предпринимателями, оспаривавшими его претензию на роль единственного оздоровителя общества.