Ненормальная планета - [36]

На полу лежал длинный мертвенный отсвет уличного фонаря. «Светит пока,

– подумал Калитин. – Недолго ему осталось светить.» За окном послышался шум мотора. Вдалеке залаяла собака.

«МОТОР?!»

Калитин встрепенулся. Снова почти как зверь бросился к окну. И долго тупо смотрел, как бело-красный медицинский «рафик», аккуратно обогнув клумбу, выехал на дорогу, и его красные хвостовые огни, несколько раз мигнув меж деревьев, скрылись в темноте.

«За рулем не мог сидеть зверь. За рулем сидел человек. Ну, а крик? Страшный звериный крик. Я же слышал его. Должно быть, я действительно очень серьезно болен.»

Он доплелся до постели и лег. И тут же в глаза ему брызнул свет. Ухмыляющееся разноцветное сияние плясало прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки, а энергетическая сфера была теперь крохотной, как чулан.

– Сволочь! – захрипел Калитин. – Издеваться вздумал? Рубишь голову тупым топором? Чтобы мучились подольше? Зачем ты снова подключил нас к вашему дурацкому источнику? Издеваешься? Или совесть заговорила? Ты знаешь, что такое совесть?

– Калитин, – сказал Творец. – Мы отключили вас, но вы тут же переключились на собственный автономный источник .

– Какой источник? – не понял Калитин. – Как мы могли переключиться?

– Как и что, мы еще сами не разобрались, но у каждого из вас есть свой собственный источник разумной энергии. Видимо, он развился у вас в ходе эволюции. Это грандиознейшее открытие в истории Вселенной. Вещество может быть носителем разума наравне с энергией. Прощай, Калитин.

– Погоди, Творец, у меня еще очень много вопросов.

– Оставь их себе, Калитин. Мы больше не нужны вам. Понимаешь, не нужны. Сеанс связи окончен. Прощай.

Утром он проснулся рано. В окно стучал дождь, в палате стоял желтоватый сумрак. Стол был завален книгами и статьями. Все буднично, все уныло. Не было даже листков с записями ночных бесед. Их унес Юров. Спать не хотелось. Он лежал и думал. Была ли это болезнь, был ли это контакт с иной цивилизацией? Он знал, что теперь все кончилось. Он знал это наверняка, и ему было грустно.

А за завтраком Юров, нервный и злой после бессонной ночи и со свежей повязкой на руке рассказал ему, как часа в два привезли нового больного и почему-то не предупредили, что он буйный.

– Представляешь, – говорил Юров, – этот псих вдруг кинулся на меня и прокусил руку чуть не до кости. Но самое ужасное было то, что меня вдруг охватила какая-то звериная ярость. Знаешь, красные круги в глазах, все мысли исчезли, и только понимаю, что передо мной враг. Я кричал как резаный. Я разбил ему лицо в кровь. И никто не вмешался. Еще бы! Опытный психиатр колошматит своего пациента. А потом, ты знаешь, всем было так стыдно, что никто даже не упомянул об этом.

– Пинцет, – сказал он.

Ему дали пинцет, и он аккуратно извлек кусочек проволоки, упавший внутрь.

«Черт возьми! – выругался про себя Калитин. – Откуда здесь проволока?»

Он закрыл глаза и открыл их снова.

Никакая это была не проволока. Просто ниточка от тампона.

Ему предстояла сейчас сложнейшая операция. Из тех, что так часто заканчивались неудачей. Из тех, после которых, как правило, опускались руки. Из тех, что наводили на мысль о непознаваемости собственного мозга. Но тем-то и отличается человек от робота, что он способен не только воспроизводить себе подобных, но и познать себя. Познать до конца.

И Калитин почувствовал вдруг, что сумеет сделать операцию. Наверняка сумеет. Потому что он знал этот мозг, каждую его клеточку, и знал, что если захочет, сможет понять и увидеть все, до последнего атома, до последнего кванта разумной энергии. Потому что он – человек.

Джинсомания

– А знаете, что я предлагаю? – сказал Разгонов, обращаясь сразу ко всем, кто его слушал, стоя в длиннющей очереди к дверям магазина. – Я предлагаю государственную спекуляцию.

– То есть в каком это смысле? – спросил молодой, но лысеющий мужчина, поправляя очки на небольшом вздернутом носу и морща лоб. Должно быть, он его очень часто морщил, и кожа от этого стала вскладку.

– А вот в каком, – начал объяснять Разгонов. – Со спекуляцией нельзя бороться так же, как с воровством или бандитизмом. Спекуляция – это преступление, при котором нет потерпевшего. Если, конечно, говорить не о надувательстве, а о «честной» спекуляции, спекуляции с открытыми картами. Ведь покупатель тоже доволен сделкой и, естественно, будет покрывать спекулянта. А значит, есть лишь один метод. Государство должно взять спекуляцию в свои руки. Выброси в книжные магазины сборники фантастики по десять-пятнадцать рублей, детективы, популярную классику, библиотеку приключений, зарубежный роман – по двадцать, по двадцать пять, по сорок рублей, а Булгакова – так и по полсотни – ведь тихо станет на Кузнецком, пусто, как в праздничный вечер. Выброси во все универмаги кроссовки по восемьдесят рублей, японские куртки по триста, джинсы по двести, ботинки и туфли модные по сто рублей, ну, что там еще… – и тихо станет в Малаховке. И нечего станет делать спекулянтам. Ну, разве я не прав?

– Так это же принцип свободного рынка, принцип капиталистической экономики, – солидно заметил хорошо одетый бородач с ироничным взглядом глубоко посаженных глаз. – Для социализма этот принцип не подходит.