Ненормальная планета - [32]

Юров скрупулезно заносил в свой журнал все калитинские видения, а потом они наперебой вспоминали многочисленные рассказы о роботах, прочитанные ими в те годы, когда оба увлекались фантастикой. Это их успокаивало. Но от разгадки Юров был далек. Он даже не всегда знал, о чем спросить пациента. Однажды вопрос оказался очень правильным:

– С чего начались твои кошмары? Постарайся вспомнить.

И Калитин вспомнил. Внезапно, вдруг, словно упал какой-то занавес.

В тот вечер, перед первым сном о роботах он писал статью для журнала, и в голову пришла мысль: все работы по исследованию человеческого мозга – абсолютно безнадежное дело, а любое хирургическое вмешательство – не более, чем варварская попытка чинить микрокомпьютер зубилом и пассатижами. До конца понять мозг, подумалось Калитину, так же невозможно, как невозможно роботу разобрать по винтику себе подобного, а затем собрать в том же виде. Робот для этого не предназначен, в него это не заложено. А человек? Есть ли у человека возможность разобраться в собственном мозге до последней клеточки?

Мысль мелькнула тогда и была отброшена как неконструктивная. Но начались сны. И только теперь Калитин увидел связь. Связь была очевидна. Но Юров не счел ее существенной. Он выстраивал свою концепцию.

Кончились кошмары внезапно. Две ночи подряд Калитин проспал совсем без сновидений, и Юров уверял его, что все прошло, нормальный образ жизни дал себя знать, и можно больше ни о чем не беспокоиться, но чутье врача подсказывало Калитину, что его друг психиатр кривит душой. Юров ждал новых симптомов.

И симптомы появились.

В вечер после второй спокойной ночи Калитин по обыкновению сидел на подоконнике в своей персональной палате, не уступавшей гостиничному люксу, и курил. Небо было еще светлым, но на столе уже горела лампа, и высвеченный ею чистый лист бумаги нетерпеливо белел в ожидании первых слов. Провожая взглядом уплывающие в сумерки зыбкие колечки дыма, Калитин вдруг обнаружил, что не хочет и не сможет, как собирался, обобщать опыт последних операций, а напишет совсем о другом – о пришедшей к нему разгадке. И он уже знал, что никогда не станет рассказывать о ней Юрову а, может быть, и вообще никому. До поры. А сейчас главное – записать.

«Все люди – это роботы, – писал он, – построенные и запрограммированные некой другой высокоразвитой цивилизацией для расселения на нашей планете. Такая гипотеза, высказанная пациентом психиатрической клиники, будет, разумеется, воспринята однозначно. Поэтому я и не тороплюсь сообщать ее людям. Но я убежден в своей правоте и теперь понимаю, что идея назрела давно, а сны лишь окончательно укрепили меня в ней. Мои сны – это не умственное расстройство, а путь познания… Между прочим, версия искусственного происхождения человека хорошо объясняет загадку возникновения разума…»

И все в том же духе.

А ночью ему опять приснился сон. Но уже совсем другой. Он стоял один посреди огромного пустого зала, и сначала было темно, а потом под самым потолком появилась светящаяся точка. Она росла и сделалась звездой, лучистой и многоцветно переливчатой. И вдруг заговорила. Собственно, голос шел отовсюду, но переливы света очень точно соответствовали звуку, и было ясно, что говорит звезда.

– Профессор Калитин или самовоспроизводящийся робот N_31246-75490126, слушай меня. Я тот, кто создал твоих предков – первые группы самовоспроизводящихся роботов и поместил их на эту планету, начав тем самым один из грандиознейших экспериментов в истории Вселенной. А ты, Калитин, первый из моих роботов, понявший правильно свое происхождение. Теперь эксперимент окончен, и я хочу на прощание поговорить с тобой. Ты можешь задавать вопросы.

Каким-то уголком сознания Калитин понимал, что это сон, и, значит, можно говорить и делать что угодно, но он-таки растерялся, занервничал, стушевался, придавленный чудовищным грузом ответственности за человечество. Ведь что бы это ни было: сон ли, явь ли, чья-то буйная фантазия или болезненный бред – в любом случае это был тест на его сообразительность и умение ориентироваться в нестандартной обстановке.

Дотошность представителя естественных наук взяла верх над любопытством философа, и в поисках первого вопроса Калитин еще раз внимательно огляделся. Под ногами было нечто вроде шершавого пластика. Вдалеке это нечто плавно переходило в стены, а стены и потолок (был ли вообще потолок?) не имели определенной формы, а причудливо изламывались подобно складкам полиэтиленового пакета. Говорящая звезда казалась теперь уже не звездой, а скорее рваной пробоиной в стене, за которой буйствовало красками незнакомое небо.

– Где я? – спросил Калитин.

– Вопрос не вполне корректный. Твоя телесная оболочка – в постели в клинике, а сознание – здесь, во внепространственной энергетической сфере.

– А что, сознание может перемещаться отдельно от тела?

– Хороший вопрос. Я сказал «сознание твое здесь», чтобы было понятнее. На самом деле информация о том, что сейчас происходит, просто вписана в свободные ячейки твоего мозга.

– Ясно, – сказал Калитин. – И не надо ничего упрощать. Проще – это далеко не всегда понятнее. Кстати, как мне звать тебя?