Ненависть - [52]

Наместник растерянно спросил:

− Откуда ты…?

Ну, как раз откуда — понятно, маленькие ножки принесли по дорожке, но что с этим делать? Как мышонок до сих пор не может насытиться, он видел каждый день. И эти такие же голодные, и тоже, — не взрослые, уж больно маленький след был. Наместник молча сел на пол рядом с Эйзе. Ну, можно просто оттеснить ослабевших тварей в горы и подождать, пока передохнут с голоду. Можно устроить облаву и перебить их всех, если их держит здесь голод, то никуда они не уйдут. А можно…

Что там написал Император в ответ на его жалобы на бесконечную войну на Севере, не имеющую конца: «Мы бы желали, чтобы благословенный мир воцарился и в пределах северных земель…» Ага, мир. Как раз после этого письма вырезали очередной разъезд и трупы выложили в красивом правильном порядке — для большего издевательства. Но оттого, что он прикончит еще пару десятков этих малолетних воинов, — кому станет легче? Темные боги, Империя достаточно сильна, чтобы быть милосердной. Только эти мелкие не поймут ничего. Ладно, и не надо, чтобы понимали, но хоть Эйзе перестанет его бояться. И как это назвать? Но, может, у мелких более взрослый вожак, и он поймет, в чем дело? Эйзе тихо всхлипывал рядом. Воин хмуро спросил:

− Если я дам им еду, они уйдут?

Эйзе кивнул:

− Да, надо будет унести ее в селение.

Наместник цинично усмехнулся:

− А потом вернутся?

Мышонок пожал плечами — он не знал.

Наместник напряженно думал. Пять лет они вели войну с надменными нелюдями, загоняя их все выше и выше в горы. И тем нечего стало есть. И они попытались снова вырваться на равнину, за последние годы нападения на воинов Империи становились все чаще. А если попытаться хотя бы раз отвязаться от их ненависти зерном и хлебом? Мышонок напряженно ждал, он, похоже, понимал, о чем думает Наместник. Но ведь добра не понимают! Да боги с ними, и пусть не понимают. Мыш будет рад. Пара мешков зерна и подрыв образа Империи — не такая уж и большая цена за поцелуй Эйзе. И, опять же, Император будет доволен — попытка переговоров. Да будет так…

Ремигий резко окликнул:

− Ярре, хватит стоять под дверью, войди.

Сотник тут же появился. Наместник мрачно сказал:

− Облава отменяется, пару мешков зерна загрузите на телегу и подгоните ближе к лесу. Если появятся твари — не обстреливать их и дать возможность унести зерно. И зерно не травить — знаю я вас!

Ярре молча поклонился, даже не проявив удивления — мало ли что взбредет в голову Наместнику.

Эйзе вскинул растерянные глаза на воина, тихо прошептал:

− Спасибо.

Воин надменно поднял брови:

− Это мое решение…

Мышонок как-то неуверенно посмотрел на Ремигия, встал с колен, подошел к двери, запер задвижку, вернулся к ложу, присел на него. Воин ошеломленно смотрел на Мыша.

Мальчишка закусил губу, потянул шнурок ворота рубашки, развязывая его, тонкая ткань поползла с худых плеч. Губы горько кривились от унижения. Наместник грубо спросил:

− Так собой и будешь платить за все?

Эйзе отчаянно закусил губу, но продолжал раздеваться — рубашка была велика и просто сползла на бедра, он торопливо возился с завязками штанишек. Ремигий мгновенно поднялся на ноги. Белые худенькие плечи Эйзе выглядели жалко, но этого, как всегда, было достаточно, чтобы возникло мучительное желание. Только Наместник не хотел ТАК. Чтобы тело мышонка было платой за его поступки. Омерзительно это было и грязно. Дышать было тяжело от сдерживаемой ярости. Эйзе торопился, не понимая, что же происходит с Наместником, на лице мальчишки возникла жалкая гримаса — он совсем не хотел этой близости, но дать что-то другое за еду его сородичам просто не мог. Ремигий молча смотрел на мышонка, на безжалостные черные глаза набежала дымка, предметы начали расплываться.

«Он же не любит, совсем не любит… Бросает себя мне, как кость голодному псу…»

Наместник глухо, с яростью сказал:

− Можешь не стараться — я не хочу тебя. И твоя плата мне не нужна!

Дверь вылетела в сторону от бешеного удара, потом резко захлопнулась. Наместник бросился вон из комнаты, не видя, куда бежит. Мышонок застыл в оцепенении, потом повалился на ложе, затрясся в рыданиях. «Он брезглив к этому… Брезглив… Брезглив…»

Ремигий вылетел на плац в крепости, увидел, что Ярре распоряжался погрузкой мешков с зерном, и их было далеко не два — полную телегу нагрузили. Воины ворчали, но таскали, а кто будет — на Севере рабов не было: твари для этого не годились, а гнать караван через всю Империю — дорого выходило. Поэтому привычно обходились силами той же сотни. Хорошо, что хоть пахали землепашцы, а вот на Юге первое время не столько воевали, сколько запахивали дикие земли. Ремигий усмехнулся грустно — его сотни нет, теперь помнит только Ярре и старики из его сотни. Уж какая борозда выходила у неумех, а что мог сделать патриций, сроду до этого сохи и в глаза не видавший? Даже в Африке было веселее — львы, охота на элефантов, дикие племена, война…

Ярре уже закончил погрузку, криками коня с повозкой погнали к воротам, дальше — бегом, под прикрытием повозки, к черте леса и так же бегом — обратно. Слава богам, твари не стреляли. Ремигий поднялся на башню — интересно, твари ушли или Мыш прав? Долгое время ничего не происходило, лошадь мирно пыталась пастись, уздечка, правда, мешала, но какие-то травинки она все-таки срывала. Потом Ярре тихо сказал: «Вот они…» Из тени деревьев появилась неясная фигурка, шмыгнула к мешкам, посмотрела, что там. Воины крепости все это время держали ее на прицеле, но приказа стрелять не было. Наместник молча смотрел, что будет дальше. Довольно долгий перерыв — видимо, совещались… Потом бесплотные фигуры тварей появились вновь, один запрыгнул на телегу, второй потянул лошадь в лес. Боялись они смертно — все время оглядывались на ощетинившуюся стрелами лучников стену крепости, но Наместник приказа стрелять не отдавал. Наконец, твари вместе с добычей скрылись в лесу.