Ненависть - [5]

Отчаянная боль — такая, что и кричать нет сил, раздирает грудь. Ощущение жгучего тепла и боли. И успокоения нет — недалеко до порога Предвечных чертогов, но так страшно. Больно, так больно. Тихий голос над головой: «Стражник, зови лекаря… Я, похоже, тварь сильно покалечил!» Можно подумать, их людской лекарь что-то сделает. Такая боль. И ощущение мокрых струек крови, текущих по боку, прижатой к телу руке. Глухой стон… Нет, это не я… разомкнуть губы нет сил — иначе будет вой, словно у зверя. Влажная ткань на лбу, кусок чего-то мягкого прижат к боку, прерывающийся глухим рычанием чужой голос:

— Чуть потерпи… Сейчас перевяжем.

Воздух кончается, вдохнуть сил нет. Больно, так больно. Там, за порогом — покой… Там будет… Ох, нет, не будет — он забыл. Его не примут за порогом. Слишком много неотмщенных душ за ним — он мог уйти, отомстив за всех. Не ушел — помешал его мучитель Можно подумать, ему мало того, что в Предвечные чертоги он и так вошел бы убийцей своих воинов. И кто бы из них встал ему навстречу из-за пиршественного стола богов? Достоин милости только победитель. Хотя бы поставили прислуживать, хотя бы в собаку обратили — служить защитой и игрушкой его погибшим солдатам. Теперь даже так — нельзя. Он не смог отомстить — его просто не примут. Боги не берут в Предвечные чертоги трусов. Слава богам, что все из его рода ушли достойно, не увидев его позора.

Чей-то встревоженный голос над головой:

− Господин, что произошло?..

Грубый ответ мучителя:

− Лучше делай свое дело — ты сказал, что можешь лечить тварей…

Острый приступ боли — казалось, сильнее уже некуда, но холодные пальцы усиливают ее, касаясь кожи возле раны. Дышать совсем невозможно — словно огромный мешок в груди и он все раздувается. Куда-нибудь, хоть во тьму, хоть в огонь — только чтобы боли не стало.

Снова тихий голос:

− Ребра сломаны… Ох, господин!

И яростный ответ:

− Сделай что-нибудь. Я хочу, чтобы он выжил. И убери боль — он же с ума сойдет. Ты же можешь.

Тихий вздох:

− Отравить — могу. Наши зелья на него действуют как яд. Он же тварь, другой.

Бешеный голос воина:

− Во тьму захотел? Делай!!!

Мягкий голос в ответ:

− Прошу, помогите, если не брезгуете его касаться.

Циничный смешок воина:

− Лекарь, думай, что говоришь. После того, что было… Очень даже не брезгую…

Тело против воли вывернулось из-под рук лекаря, тварь сжался в комок. Нестерпимая боль и ожидание очередного насилия. Неужели нельзя оставить в покое? Просто дать сдохнуть, уйти во тьму?

Тихий голос лекаря:

− Господин, он же нас слышит…

Опять смешок:

− Конечно, твари очень живучи. Приходится сильно потрудиться, чтобы прикончить хоть одного…

Сильные руки приподнимают голову, к губам прикасается холодный край чаши. Запах дикой смородины на солнце, холодная вода…

Какой-то незнакомый голос:

− Выпей. Там наши снадобья. Уснешь.

Тварь с трудом разлепил глаза — кто пожалел его? И натолкнулся на взгляд своего мучителя — кто же еще, опять он придумывает что-то свое, чтобы насладиться его болью и унижением. Только глаза странные — губы кривятся в поганой ухмылке, а взгляд понимающий. Пусть, — хоть через еще большую боль, — но в пустоту, во тьму. Устал. Нет сил терпеть. Осторожно течет вино в рот, мучитель очень следит, чтобы тварь все проглотил. Глаза закрываются. Все… Покой…

Лекарь тихо спросил:

− Что это? Яд?

Наместник ответил с ухмылкой:

− А кто сказал, что я его отпущу? Вино, самое обычное вино. Мы пьянеем, на них оно действует как одурманивающее. Обычный сон. Давай, перевязывай быстрее − он проснуться может… Уже было — проснулся и едва меня не прикончил…

Быстрые пальцы осторожно сводят края раны:

− Зашить бы…

Воин по-прежнему усмехается:

− Зашивай — он не почувствует еще какое-то время, а мне будет спокойнее.

Лекарь внимательно взглянул на воина, тот криво усмехнулся:

− Ну да, до следующего случая. Надо же — положить с собой рядом скорпиона. Видать, околдовал меня тварь.

Лекарь тихо вздохнул про себя — когда некого любить и есть только долг перед Империей. Когда сердце мертво — тогда что?

Наместник усмехнулся нехорошо:

− Давай, поторопись, потом будешь меня осуждать. Бесстрашный…

Да уж… Рана разворочена ударом, ребрышки ходят ходуном. Воин осторожно придерживает мальчишку в одном положении, давая возможность рассмотреть, что делать и внимательно следит за руками лекаря — некоторые отдали бы многое, чтобы поквитаться с тварями — тоже взаимные долги. А здесь достаточно одного неловкого движения, чтобы непоправимо навредить. Хотя этот недавно приехал из какого-то захолустья, и его друзей в дозорах твари не вырезали. Ладно, поверим в его добрые намерения. Лекарь искоса взглядывает на Наместника: про него страшное рассказывают — бывали случаи, когда за отступление без приказа сотника разваливал на части одни ударом меча. И в то же время — сам вывел отряд в засаду. Свою сотню, — которую обучал и собирал еще в молодости, — они все были его ровесниками, только двое мальчишек — первогодков, где-то подобрал на пути из Империи. Странно, что его свои же не убили — жестокая, безжалостная тварь… Тварь??? Мальчишка мучительно застонал — что-то почувствовал. Наместник резко сказал: