Ненависть - [3]
— Ты потешил меня сегодня. Я хочу еще. И не дам тебе умереть…
Тварь попытался плюнуть ему в лицо, но слюны не было — рот пересох. Наместник усмехнулся — перед кем ему было стесняться — перед недочеловеком, тварью? Пусть знает. По крайней мере, будет понимать, что захочет Наместник от него в следующий раз. Тварь неподвижно глядел перед собой, потом пересохшие губы открылись:
— Молю, убей…
Наместник усмехнулся:
— Уже нет. Я хочу тебя живого…
Тварь замолчал. Губы горько кривились. Ненависть… Захватчики Империи. Они пришли и сожгли леса. Голод. Негде жить. Отряд воинов, который погиб сегодня, собирали со всех селений — их осталось мало. Так мало. И он повел их. И они погибли. Все. А он — жив, опозорен, ему отказано даже в смерти. Жив… Ненависть…
Когда тело твари вдруг выгнулось дугой, Наместник лишь встревоженно вскинул глаза, но мальчишку били судороги и слышалось только одно:
— Убей! Убей! Убей!!!
Тварь хрипел, захлебываясь рыданиями, а потом раздался детский плач — тот, что слышался, когда твари умирали. И его Наместник уже перенести не мог. Ненависть… К кому — к растерзанному мальчишке, отчаянно плачущему от муки. К себе — что отдал приказ вывести отряд. Когда Наместник поднял тварь на руки, тот по-прежнему выгибался дугой в судорогах, ему пришлось крепко прижать мальчишку к себе, чтобы тот не покалечился. Тот уже слабо хрипел — последние силы кончались. Наместник грубо буркнул:
— Я не дам тебе умереть. Что сделано, то сделано. Отряд вел ты?
Мальчишка широко открыл глаза и внезапно растерянно кивнул. Воин глухо сказал:
— Мои почти все полегли — пока не пришел секретный отряд. Так же, как твои.
Тело твари вновь сотрясли судороги. Воин устало ответил:
— Нет. Я не буду больше с тобой играть. Ты будешь жить. Я не буду тебя больше позорить — ты хорошо сражался. За то, что я сделал с тобой — я не прошу прощения. Но такого больше не повторится.
Он вгляделся в глаза мальчишки — понял ли… Понял. Жуткая усталость и облегчение. Тварь вдруг обмяк, глаза закрылись. Если бы он мог видеть взгляд своего насильника — боль, безнадежная, бесконечная боль, ад без надежды на спасение… Ненависть… К себе… Гнев… На приказ… На Императора… Снова на себя.
И вдруг Наместник услышал тихое дыхание — тварь заснул. Ребенок, изболевшийся, истерзанный, заплаканный, заснул на руках мучителя. От слабости и голода. Не простив и не доверяя. Совсем худенькое тело. Ребенок повел боевой отряд. И почему твари плачут детскими голосами перед смертью — потому что они… Дети??? А где же воины-взрослые?
Имперские воины мало разбирали их по лицам, твари — они и есть твари, но… может, это не взрослые воины. Или так истощены? О Боги, за что еще и это осознание… Надо бы понять. Спросить… у твари. Только вряд ли он захочет говорить после всего, что было.
Ненависть… Худые бедра, мосластые, угловатые ноги, худущая спина, каждый позвонок наружу. Закрытые судорожно глаза, чтобы не видеть своего насильника. Свалявшиеся в грязные колтуны волосы. И… запах. Наместник вдруг понял, что заставляло его терзать мальчишку, входя в его тело все глубже и глубже — от твари исходил запах свежести, леса. И это — после тяжелого боя в полном доспехе… Тварь… Ненависть к себе — изнасиловал ребенка. От него не пахло мужчиной — ребенком. И это бесило… Ненависть.
Походная койка была одна, и Наместник просто положил на нее мальчишку, замотанного в его плащ, и лег рядом. Ему было так погано, что, если бы тварь ночью прикончил его — он не стал бы защищаться. По крайней мере — он так думал сейчас. А тварь спал глубоко, опьянев от вина и ослабев от раны и изнасилования. Тихое дыхание ребенка и слабый запах хвои от грязных волос. Надо будет завтра искупать мальчишку и попытаться накормить, хотя бы насильно. Сильно истощен. Как еще меч в руках удерживал… Череда каких-то странных мыслей… Надо придумать ему хоть какую-то одежду — он очень худой — навряд ли найдется что-то для него. И что едят… твари??! Нет, тихо дышит рядом…
Да, давно никто не ложился с ним на одно ложе. Только один мог лечь рядом — и все тревоги уходили. Воин. Друг. Давно погиб. Первый бой с тварями — шальная стрела. Кровь хлещет ручьем изо рта, а он все силится что-то сказать… Люблю. Люблю??? Что за… А ведь он тянулся к Наместнику, умирая. Брезгливость. Чувство дурноты, когда понял, что говорит друг. Ужас и тошнота. Ненависть… Пафосные слова на первой могиле. И брезгливое недоумение…
И снова тихое дыхание возле уха. Так спят только дети — глубоко, наплакавшись и нагоревавшись. Только у этого горе… Ненависть. К себе. За то, что сотворил с тварью. Что преодолел брезгливость не для друга, а для врага. Не ответил тогда на молящий взгляд — ему ли было не разбираться в ранениях и не понимать, что тот умирает. А растерзал этого и получил наслаждение, которое хочется повторить. Тварь заворочался, тихо простонал. Наместник встревоженно прислушался — дыхание участилось, ноги судорожно задвигались, выгнулось в судороге тело. А ты думал — ребенок? Тварь вскрикнул и сжался в комок — видимо, проснулся. Почувствовал рядом своего мучителя. Воин тихо шепнул:
— Спи, до утра долго еще. Спи…
Влад заканчивает медицинский факультет университете и работает в больнице, куда попадает Элька, совсем ещё мальчишка, но уже много переживший, столкнувшийся с самой неприглядной стороной жизни. У Эльки больное сердце и постоянные приступы, каждый из которых может стать для него последним. Влад решает помочь ему и сам не замечает, как становится самым главным человеком в Элькиной жизни. Мир больницы: мир боли и смеха. И любви, конечно. Не смогла связаться с автором — поэтому выложила на свой страх тот вариант, что в дневнике Александры-К,(со всеми ошибками и очепятками).
— Любуешься? — голос Эриндела заставляет вздрогнуть от неожиданности. — Да, — Тиннар произносит это очень хрипло и через силу. — Мальчик очень красив. И не менее опасен… — Можно подумать, что мы с тобой — две невесты на выданье! — Ну, мы-то нет, а вот его удар был для меня полной неожиданностью. — Он больше не ударит так — он знает, насколько это больно. — И он не пугает тебя этими силами? — Нет. Он — словно цветок на вершине горы — помнишь, эдельвейс-очень хрупкий, но выживает там, где другие просто замерзают.
Я уже девять лет на пенсии, и всё это время инвалид пытался совместить путёвку жены по профзаболеванию и свою. Это разные ведомства. Это основной аргумент чиновников, исполняющих ФЗ…
Жизнь до отъезда в США описана автором в мемурах "Моя наша жизнь". Прожив в США более 20 лет, автор на основании личного опыта сравнивает типичные жизненные ситуации, как они бы выглядели в США и России, особенности поведения, социальные аспекты и общее биополе обеих стран. При этом сравнивается только то, что поддается сравнению, без намерения ставить отметки, где лучше. Все фото – из архива автора.
Двое пэтэушников, центральные персонажи этого остросюжетного романа, приезжают на производственную практику в поселок, где рядом с совхозом размещается женская колония и где давно случаются странные и таинственные происшествия. Ребят ожидают бурные похождения на стыке уголовно-тюремного и инфернального миров.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Он мечтал намыть золота и стать счастливым. Но золото — это жёлтый бес, который всегда обманывает человека. Кацап не стал исключением. Став невольным свидетелем ограбления прииска с убийством начальника артели, он вынужден бежать от преследования бандитов. За ним потянулся шлейф несчастий, жизнь постоянно висела на волосок от смерти. В колонии, куда судьба забросила вольнонаёмным мастером, урки приговорили его на ножи. От неминуемой смерти спасла Родина, отправив на войну в далёкую Монголию. В боях на реке Халхин-Гол он чудом остался жив.