Ненастье - [8]

Задумавшись, Перегаров не заметил, как ноги принесли его к дому. Дверь в сени была распахнута. Озирнувшись, не наблюдает ли кто за ним, он быстро прокрался к небольшому оконцу и прислушался. В доме было тихо.

«Эт хорошо, — подумал он, — тятька с матушкой, знать, дрыхнут. Спокойно припрячу добро и уйду. Домой заходить не буду, штоб они меня не видели».

Но, осмотрев двор, он не нашёл, куда спрятать зашитое в зипун добро: дом их стоит на окраине города, изгороди почти не осталось, а надворных построек, сколь помнит себя Перегаров, кроме покосившейся уборной, никогда не было. Хотя мать говорила, что у деда, её отца, было неплохое хозяйство. Но Перегаров этого не помнит, дед с бабкой померли до его рождения от какой-то заразной болезни.

Осмотрев двор ещё раз и озадаченно почесав за ухом, он решил скрыть своё добро в завалинке.

«Начало есть, — подумал довольный Перегаров, стряхивая землю с рук, — ежели так пойдёт и дальше, то к весне у меня скопится неплохой капитал. Надобно токо не моргать зенками и хлебалом не щёлкать, а шерудить руками да кумекать шарабаном».

Крадучись покинув двор, он поспешил выполнять приказ командира. А вечером его и ещё двоих партизан, приказом отправили патрулировать по улицам. Перегаров расстроился, ведь он-то намеревался попромышлять. Но, узнав, что остальным, кто не в патруле, предстоит под строгим контролем быть в управе и на вокзале, успокоился.

Старшим патруля назначили коренастого, с лопатообразной бородой крестьянина соседней волости. Перегаров, скривив губы, ухмыльнулся: «мол, нашли кого старшим ставить — лапотника». И, придав себе независимый вид, при обходе держался не рядом с ним и напарником, а чуть сбоку, особняком.

Когда пошли на второй круг, уже стемнело и повалил густой, мокрый снег.

— В таку непогодь, — проговорил Перегаров, выйдя на крыльцо и запахиваясь в зипун плотнее, — с кралей бы на печи самосидку потреблять, а не шлындать по грязюке.

Бородатый слегка подтолкнул его в спину и первым пошёл вдоль улицы.

— Ну, ты! — ощетинился Перегаров. — Не шибко-то граблями балуй!

Бородатый и ухом не повёл. А едва свернули с улицы в переулок, как он остановился и подозвал Перегарова.

— Эй, городской! Поди-ка сюда ближе!

Тот с неохотой, но подошёл. Но не вплотную. Чёрт его знает, зачем этот лапотник подзывает в тёмном переулке. Вдруг прознал про добро, которое было зашито в зипун, и порешил отнять. Ведь он не знает, что Перегаров его уже упрятал.

— Ну? — пробурчал Перегаров, готовый в любой момент задать стрекача.

— Чево — ну? — пробасил бородатый. — Не запряг ишо нукать-то! Ты здешний?

Голос у бородатого был сильный и властный. Перегарову стало не по себе. По телу пробежал лёгкий озноб. Передёрнув плечами, он покосился по сторонам и ответил.

— Ну.

— И народ тутошний хорошо знаешь?

— Ну.

— Ты чо, извозом занимался?

— Нет.

— А чо заладил: ну да ну! У кого мошна побольше, да штоб пошарить в ей полегшее знаешь?

«Ты поглянь-ка! — пытаясь всмотреться в бородатого, удивлённо подумал Перегаров, — лапотник, а башкой-то кумекает. И в мошне порыться надо».

— А этот? — Кивнул Перегаров на третьего.

— Свой, — ответил бородатый, — мой свояк.

— Как по долям? — Уточнил Перегаров, понимая, что руководить всем будет бородатый.

— Поровну.

— Годится.

Первой, куда решили наведаться, стала лавка купца Крохина. Сам старый, жена тоже, детей нет, работники в доме не живут, и лавку никто не сторожит. Так что орудовать можно смело.

6

Решив, что в такой день лучше сидеть дома, Слёзушкин стал собираться. Но не успел он взяться за ручку двери, как она распахнулась, и, едва не сбив его с ног, в кабинет ввалился портной Чебаков.

— А я к тебе домой забёг, — едва переведя дыхание, затараторил он, оттеснив Слёзушкина от двери массивным брюхом и отирая рукавом с крупного раскрасневшегося лица пот. — Сеня говорит, ты тут, ну я и сюда. А на улице страх чо деется. Пошли ко мне, дочку глянешь. В жару вся, ровно уголь в топке. Токо причиндалы-то лекарские не забудь.

Из всего сказанного портным Слёзушкин понял только одно, нужно куда-то идти. А делать этого, когда на улице чёрт-те что творится, дюже как не хочется. Да и к Карлу Карловичу желательно зайти засветло. Октябрьский день — то короток. И он стал лихорадочно соображать, как избежать нежелательного похода. Но не тут-то было.

— Экий ты осоловелый! — нетерпеливо проговорил портной и, желая поторопить доктора, слегка ширнул его кулаком под рёбра.

Тщедушному Слёзушкину показалось, что его конь лягнул. Охнув, он отшатнулся и чуть не сложился пополам. Портной поморщился.

— Да не играйся ты, Семён! Там дитё хворает, а ты шаперишься тут. Давай, давай, сгребай свои причиндалы и побёгли.

Возмутиться на столь дикое обращение Слёзушкин даже и не подумал. Бесполезно. Для портного такое обращение было нормой. Ему уже далеко за сорок, и всю жизнь он со всеми на «ты», невзирая на ранги и чины. Правда под рёбра не всех подряд тычет. И в городе ему эдакое панибратство из-за его таланта кроить и шить первостатейно, прощают.

На улице потянуло на холод. Спустившись с крыльца, Слёзушкин повернулся к церкви и трижды перекрестился на купол. Портной начал нервничать.