Немой - [101]
Препоручив опеку над почетными гостями женщинам, Винцас совершил обход вдоль стен во всех комнатах. И всюду он старался хоть как-то выделить среди других кого-нибудь из своих благодетельных помочан на толоке и хотя бы кивком побудить их выпить все до дна. Ободренные гости охотно осушали чарки за здоровье молодожена и новосела, еще охотнее опорожняли их, оставшись одни, без понукателя, и уже спрашивали друг дружку, доберутся ли они до дому на своих двоих.
— Дорога близкая, можно и на карачках. Как-нибудь, — подбадривали себя соседи и снова налегали на водку, запивая ее холодным пивком. Оно разбавляло в животе огненный алкоголь, что было на редкость приятно, зато, перемешавшись, дурманило еще больше, ускоряло наполнение желудка и побуждало быстрей опорожнить его. Глядишь, то один, то другой, побледнев, вскакивал и порывался уйти. Уходили пошатываясь, а возвращались вроде как и довольные и снова ели, снова пили.
Дом Канявы тонул в густом чаду. Во все распахнутые настежь двери, поскольку их то и дело открывали-закрывали, и в одно-другое окно, которое догадались открыть сами участники застолья, клубами валил, как из бани, пар; внутри же хмелили головы непьющим выдыхаемый алкоголь и пивной перегар. Новоиспеченному гостю с непривычки это было куда как неприятно, но на тех, кто уже свыкся, это не производило никакого действия.
Винцас помнил про данное добровольно Уршуле слово не пить и теперь не пил, однако не пригубить он не мог — ведь нужно было взбадривать остальных. Пришлось отхлебывать десятки раз и хочешь не хочешь обливаться пьяным потом.
— Гляньте-ка, а жених-то наш как стеклышко. Чудеса, да и только: он же со всеми чокается, — говорили вслед Винцасу одни гости.
— В юности он не был любителем выпить. Но, став мужиком и хозяином, с божьей помощью живо догонит выпивох. Вон и алтаристишка в компанию набивается, споит беднягу, — шутили другие.
Пьяный гомон гудом-перегудом докатывался до отдаленных уголков усадьбы молодого Канявы, был он слышен и в других дворах; в дверях домов стояли юнцы, которых пока еще не приглашали на свадьбу, и с завистью прислушивались к этому «божественному» (стараниями бога Бахуса-Вакха) гомону: хорошо им, дядьям и теткам. Ну, погодите: вот дождемся ваших лет и тоже покажем, как нужно пить и гулять.
Пьяное веселье пошло на убыль, настроение у людей постепенно стало портиться. Все стало представляться им в более скверном свете: и прием, и угощение. Кое-кто, почувствовав тошноту, уже чертыхался в сторонке. Ни с того ни с сего рассердился и недовольный чем-то юный викарий.
— Послушайте, жемайты! Вы только и знаете: «Ешьте, пейте, пейте да ешьте». Одно и то же, это уж слишком. А ведь на свадьбе и другое делают. Где же ваши обрядовые песни, танцы, шутки?
— А ведь верно наш гость говорит. Дружки, шафера, все, кто еще не упился, выходи сюда, на середину. Музыканты, полезайте за печку, к сверчкам! Станцуем йонкелис, ленцюгелис, кепуринис[26], а уж тогда — суд над сватом устроим, если его до сих пор не повесили в той стороне, — крикнул кто-то.
И пришли в замешательство ряды жующих и пьющих. Но это не означало, что они настроены на игры: не очень-то разыграешься, коли ноги-руки не слушаются — просто всем захотелось выйти на улицу, хлебнуть свежего воздуха, поскольку гости совсем задыхались в винных парах. В танце кружилась всего лишь пара-другая, да и то распахнув все двери-окна. Остальные разбрелись по углам и потянулись за трубками. Молоденький викарий стал сколачивать во дворике хор и сразу же исчез из виду, окруженный оравой девиц. В красном углу избы дремал единственный почетный гость, алтарист. Настоятель, угостившись и поблагодарив за это одну лишь сватью, незаметно уехал. Молодых в это время в доме не было — видно, спрятались где-нибудь, оттого и искать их ему было неловко. А когда они объявились, то не слишком огорчились из-за его отсутствия.
Антанас и Она тоже почувствовали, что отсидели установленное правилами приличия время. Они восседали за столом на видном месте, и их массивные фигуры сразу же бросались в глаза входящим. То, что они сидели рядом с церковнослужителями и молодоженами-хозяевами, то и дело встающими из-за стола, чрезвычайно возвысило их в глазах окружающих на всю жизнь. Люди, удостоившиеся такой чести, так ни разу и не упали во мнении деревни.
Почтительное к себе отношение чувствовал и кое-кто из их спутников, которые на равных угощались и горланили с ближайшими друзьями хозяев; они шумели едва ли не громче остальных, желая тем самым показать свое бесстрашие — таким необычным вниманием, почетом, а оттого и уютом они были тут окружены. Будет о чем рассказать дома или даже похвастаться перед соседями: мол, когда мы гуляли на свадьбе у Канявы…
Да и сам Антанас чувствовал себя словно в заколдованном королевстве или в прекрасном сне: сыт по горло, королева любит его без памяти, вот он и спокоен за свое будущее. Он то и дело взъерошивал свои жесткие прямые волосы и цедил сквозь зубы:
— М-да…
И трудно было разобрать, то ли он проклинает свои непокорные вихры, то ли хвалит себя за то, что так удачно устроил свою жизнь. Одно Антанас знал достоверно, не сомневался в этом, и сердце у него так и замирало: столь доброго отношения, какое проявлял к нему хозяин Винцентас, не знал, не изведал никто во всем приходе и далеко за его пределами. Антанас чувствовал, как укореняется в его сердце любовь, которая останется неизменной всю жизнь. Сейчас он хотел только одного: жить и трудиться, трудиться и жить для того, чтобы добросердечные отношения, зарождающиеся между ним, Винцасом и его женой, никогда не прервались.
Роман португальского писателя Камилу Каштелу Бранку (1825—1890) «Падший ангел» (1865) ранее не переводился на русский язык, это первая попытка научного издания одного из наиболее известных произведений классика португальской литературы XIX в. В «Падшем ангеле», как и во многих романах К. Каштелу Бранку, элементы литературной игры совмещаются с ироническим изображением современной автору португальской действительности. Использование «романтической иронии» также позволяет К. Каштелу Бранку представить с неожиданной точки зрения ряд «бродячих сюжетов» европейской литературы.
Представляемое читателю издание является третьим, завершающим, трудом образующих триптих произведений новой арабской литературы — «Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже» Рифа‘а Рафи‘ ат-Тахтави, «Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком» Ахмада Фариса аш-Шидйака, «Рассказ ‘Исы ибн Хишама, или Период времени» Мухаммада ал-Мувайлихи. Первое и третье из них ранее увидели свет в академической серии «Литературные памятники». Прозаик, поэт, лингвист, переводчик, журналист, издатель, один из зачинателей современного арабского романа Ахмад Фарис аш-Шидйак (ок.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Мартин Чезлвит» (англ. The Life and Adventures of Martin Chuzzlewit, часто просто Martin Chuzzlewit) — роман Чарльза Диккенса. Выходил отдельными выпусками в 1843—1844 годах. В книге отразились впечатления автора от поездки в США в 1842 году, во многом негативные. Роман посвящен знакомой Диккенса — миллионерше-благотворительнице Анджеле Бердетт-Куттс. На русский язык «Мартин Чезлвит» был переведен в 1844 году и опубликован в журнале «Отечественные записки». В обзоре русской литературы за 1844 год В. Г. Белинский отметил «необыкновенную зрелость таланта автора», назвав «Мартина Чезлвита» «едва ли не лучшим романом даровитого Диккенса» (В.
В сборник крупнейшего словацкого писателя-реалиста Иозефа Грегора-Тайовского вошли рассказы 1890–1918 годов о крестьянской жизни, бесправии народа и несправедливости общественного устройства.
В однотомник выдающегося венгерского прозаика Л. Надя (1883—1954) входят роман «Ученик», написанный во время войны и опубликованный в 1945 году, — произведение, пронизанное острой социальной критикой и в значительной мере автобиографическое, как и «Дневник из подвала», относящийся к периоду освобождения Венгрии от фашизма, а также лучшие новеллы.
В книге «Мост через Жальпе» литовского советского писателя Ю. Апутиса (1936) публикуются написанные в разное время новеллы и повести. Их основная идея — пробудить в человеке беспокойство, жажду по более гармоничной жизни, показать красоту и значимость с первого взгляда кратких и кажущихся незначительными мгновений. Во многих произведениях реальность переплетается с аллегорией, метафорой, символикой.
Действие романа происходит в Аукштайтии, в деревне Ужпялькяй. Атмосфера первых послевоенных лет воссоздана автором в ее реальной противоречивости, в переплетении социальных, духовых, классовых конфликтов.
В романе классика литовской литературы А. Венуолиса (1882—1957) запечатлена борьба литовцев за свою государственность в конце XIV века. Сюжет романа основан на борьбе между Литвой и Тевтонским орденом. Через все произведение проходит любовная линия рыцаря тевтонского ордена и дочери литовского боярина.