Немой Онегин - [84]

В последней строке я только изменил бы так, вместо: строк печальных… поставил бы: строк постыдных не смываю.

Под этим впечатлением я написал у себя в дневнике следующее:

«6 янв. 1903 г. Я теперь испытываю муки ада: вспоминаю всю мерзость своей прежней жизни, и воспоминания эти не оставляют меня и отравляют жизнь».

Толстой. Воспоминания.

Льву Николаевичу, когда он делал эту запись в дневнике, было 75. Он был почти втрое старше, чем Пушкин (в момент, когда писал «с отвращением читая жизнь мою»), а ужасные воспоминания никуда не делись. Слова Пушкина: мол, гений «мерзок иначе» не утешили бы Толстого; он признаёт невозможность физическую и бросает затею — отказывается от замысла написать о себе искренне.

Поразительный факт: Толстой, начиная свои мемуары, полностью цитирует стихотворение Пушкина. Значит, оно не отпускает его годами. Умри — лучше не напишешь!

LХХ. Маска

Это так же просто, как лгать.

Гамлет.

Проблема искренности неразрешима.

Не только на продажу, но и в дневнике! Человек не в силах сказать всю правду даже самому себе и чем отвратительнее эта правда, тем сильнее… с непостижимой силой включается механизм самооправдания. Мозг совершает невозможное. Так человек, спасаясь от бешеной собаки, перепрыгивает пятиметровый забор. А если не перепрыгнет — пропал. Так сошёл с ума Слуцкий — поэт, который не смог найти себе оправдание, когда на Съезде писателей проголосовал за исключение Пастернака. Остальные либо нашли, либо не искали — не чувствовали вины. Возможно, таких было большинство.

Пушкин — П. А. Вяземскому

Ноябрь 1825. Михайловское.

Быть искренним — невозможность физическая.

…Вам не нравится, что мы тут сто раз цитируем одну и ту же строчку, одно и то же письмо? Посмотрите на футбольного судью: он 20 раз подряд смотрит — замедленно! — одну и ту же секунду игры, чтобы разглядеть, понять и принять решение (например, о пенальти).

А одни и те же яйца? И в глазунью, и в пирог, и на Пасху — ничего?

Письмо про «невозможность физическую» написано во время работы над Четвёртой главой (где он, по собственному признанию, «изобразил свою жизнь»), но касается оно всего «Онегина».

Письмо это вовсе не о Байроне, а о себе. «Никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать — можно; быть искренним — невозможность физическая».

Хвалить самого себя неудобно (а ругать неохота, брани и так хватает). Не может Пушкин написать: «Старик Державин меня заметил и, в гроб сходя, благословил». Это было бы глупо (да и зачем давать лишний повод для ядовитых издевательских насмешек?). «Нас» — другое дело. Остроумно найдено это «нас» — меня и мой талант. Так, будто этот талант (муза) — нечто отдельное, как демон Платона.

Ещё глупее (более того — невозможно) признаваться в «мерзостях». Некоторые вполне понятные грехи совершаются не в одиночку. Быть искренним — назвать любовниц, вот уж точно невозможность физическая. А уж постельные подробности… Тогда считалось абсолютно недопустимым демонстрировать «норки нараспашку» (Воннегут «Завтрак для чемпионов» в переводе Райт-Ковалёвой; до femen и pussy оставалось полвека).

И вот тут очень кстати появляется человек, проникнутый тщеславием, и обладающий сверх того ещё особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках. Зовут его Евгений Онегин. Всё, что не можешь сказать о себе, легко можешь сказать о вымышленном герое.

Но вы, блаженные мужья,

С ним оставались вы друзья:

Его ласкал супруг лукавый,

Фобласа давний ученик,

И недоверчивый старик,

И рогоносец величавый,

Всегда довольный сам собой,

Своим обедом и женой.

Совершенно невозможно написать «Но вы, блаженные мужья,/Со мной остались вы друзья». То есть я, Пушкин Александр Сергеевич, сообщаю вам, товарищи, что с вашими жёнами… Так что ли?

Понадобился Онегин, на которого списано всё, в чём нельзя сознаться. И не только потому, что стыдно. Но — главное — будет подло.

Некоторые авторы вместо эпиграфа предваряют своё сочинение заявлением: «Любые совпадения событий и имён с реальными — случайны». Ход простой, понятный, дешёвый и — главное — плохой (так в шахматах называется ход, которым игрок ослабляет свою позицию). Понятно же, что «совпадения» не случайны. Значит, Автор солгал в первой же фразе. И ради чего? Всего лишь, чтоб избежать возможных неприятностей.

…Обладал той особенной гордостью — мы знаем, как она называется. Сатанинская, ледяная. Или — подростковая, Холден-Колфилдская; за внешней бравадой он прячет болезненную уязвимость. И чем уязвимей — тем грубее напускная бравада.

Лотман и другие солидные авторы утверждают, что эпиграф вымышленный. Не было никакого «частного письма». Но если эпиграф не цитата, а выдумка — значит, роман начинается с мистификации. Лейтмотив, камертон, указание, подсказка. Не смог спрятать всех своих ушей под колпак юродивого; торчат. Не смог, да и не особенно хотел. Прыгал и кричал: «Ай-да Пушкин!»

Пружина чести, наш кумир!

И вот на чём вертится мир!

«И вот на чём вертится мир» — это земная ось. Её хоть и не видно, но она есть (однажды Пух её нашёл).

…Эпиграф к «Онегину» — о высокомерном пренебрежении. Мол, наплевать ему на мнение людей.