Немой Онегин - [23]

В.Н. (п. и в. к. «О.»).

Блистательные формулировки! Стремление покинуть области невежества знакомо всем любознательным. Но…

Покорить восьмитысячник невозможно с налёту. Сила есть, отвага, деньги, снаряжение, но — кто бы ты ни был — будешь вынужден останавливаться в промежуточных лагерях. Организм должен адаптироваться к чужим условиям. Разреженный воздух и нехватка кислорода — далеко не всё. Надо менять поведение и даже мышление. Пусть даже внизу ты звёзды хватал с небес, но эти нижние звёзды (известность, знакомства, бентли, должность, неприкосновенность и Орден за Заслуги) ничем тебе не помогут. Скорее наоборот: ты изнежен, капризен, уверен, что всё знаешь, а потому можешь погубить всю группу.

— Жалобу Татьяны «никто меня не понимает» знаем наизусть. Но Пушкин-то где на это жалуется?

— Как «где»?! Везде! Забыли?

Он пел — а хладный и надменный

Кругом народ непосвященный

Ему бессмысленно внимал.

Это про полное непонимание. Возможно, рядом с поэтом есть несколько друзей, которые его хвалят. Но тут мы их не видим. Поэт совершенно одинок; стихотворение так и называется «Поэт и толпа» — больше там никого.

— Вы прицепились к одному случаю. — Нет. Проблема настолько важная и постоянная, что придётся однажды заняться ею всерьёз. Ибо именно она до сих пор лежит нам поперёк дороги и мешает достичь обещанной сияющей вершины (а она обещана, и обещание будет непременно исполнено).

Проблема эта называется пустыня. До неё нам дойти нелегко. А потом ещё и перейти придётся. Но спешу утешить: 1) если Бог поможет, вы преодолеете пустыню примерно в 70 раз быстрее самого знаменитого и самого массового перехода — поэтому капризничать и роптать на долгую дорогу вам не стоит; 2) в пути вас не будут мучить ни голод, ни жара, ни пыльные бури — ничего, кроме духовной жажды, понемногу всё же утоляемой; 3) достигнув земли обетованной, вам не придётся никого убивать, ибо местность та совершенно свободна и перенаселённость ей не грозит, увы; 4) последнее преимущество: оглянитесь — рядом с вами никого, нет группы, тут каждый идёт в одиночку; и если вы устанете и/или разуверитесь — никто не узнает, что вы сдались на полпути.

…Ученики не понимали Христа. Булгаков блестяще и сочувственно изобразил сцену: Иешуа (т. е. Иисус Христос) жалуется Понтию Пилату на оборванца (на апостола Матфея):

Он неверно записывает за мной… Ходит, ходит с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил.

Бедный Матфей! — он уверен, что совершенно точен. Но, увы, он записывает в меру своего понимания. Выдумка Булгакова? Нет, к сожалению. Перелистайте все четыре Евангелия: жалобы Христа на непонимание — постоянны и горьки. И не на саддукеев, фарисеев и пр., а именно на учеников, на ближних; что уж о дальних говорить.

Иисус сказал (ученикам): неужели и вы ещё не разумеете? Ещё ли не понимаете?

Матф. 15, 16

Увы, неподдельное внимание, любовь и прочие добрые чувства — не гарантия понимания.

Понимание «Онегина» невозможно без понимания мелочей — утверждает Набоков. Так ли, нет ли, но есть кое-что важнее сильфид и харит, про которых любой может узнать, ткнув пальцем в Википедию.

Понимание «Онегина» невозможно без понимания мыслей Пушкина — уж это совершенно точно и бесспорно. А мысли его — не в греческих автомедонах; они… — Они же исчезли — как искры, без следа. — Не все! Некоторые остались в стихах; какое-то слово, столкнувшись с бумагой, вдруг вспыхивает, вызывает озарение, — поэт говорит «снизошло» — то есть дали сверху!

…Всё, что Пушкин написал с 1823 до сентября 1830 — всё написано параллельно с «Онегиным». Возможно, привычней сказать «одновременно». Так было бы верно, но недостаточно. Упрощение же часто ведёт к утрате важного смысла.

Положим, вы сейчас читаете это за едой, думаете об «Онегине», — разве важно, что именно вы одновременно едите? Каша ли, капуста ли, картошка — ничего от этого не меняется в ваших мыслях (и в этом тексте).

Но когда Пушкин параллельно сочиняет разные вещи — это взаимопроникающая и взаимовлияющая работа; один процесс, голова одна, в ней рой мыслей, они буквально толкают и теснят друг друга…

Теснится тяжких дум избыток…

Нет, пока обойдёмся без тяжких.

Душа стесняется лирическим волненьем,

Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,

Излиться наконец свободным проявленьем.

И тут ко мне идёт незримый рой гостей,

Знакомцы давние, плоды мечты моей.

И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы лёгкие навстречу им бегут,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

Минута — и стихи свободно потекут.

И мысли в голове волнуются в отваге. Как волны моря? — но у волн нет отваги. Как нервы воина! Кто из этой толпы выплеснется на бумагу — тот и попадёт в историю, в хрестоматию. Кто-то прорвётся и запечатлеется, а кто-то выскочит из головы в пустоту и исчезнет без следа. — Разве вам не знакомо: только что сверкнула замечательная мысль и — нету, улетела.

Очень похоже на другую толпу, которая, совершенно не требуя ума, наперегонки стремится в… Но достигнет, так сказать, «чистого листа» только один; остальные миллионы не воплотятся, погибнут в младенчестве (моложе и быть нельзя); и никто не узнает, какие умы и таланты могли бы из них вырасти! — Да, мадам, вы поняли правильно: этот чистый лист находится у вас, в глубине вашей личности; но