Немного света твоего - [24]

«Это ненадолго» — мрачно подумал Громов, протягивая руку для традиционного приветствия. Ладонь Ромельского была тёплой, ответное рукопожатие крепким, голос мягким, хорошо поставленным и каким-то обволакивающим.

Пока шли к основному зданию, он здоровался за руку со всеми, кого встречал по пути. Иногда останавливался, задавал вопросы, говорил что-то ободряющее, похлопывал по плечу и вызывал у Громова всё большее раздражение. Когда они, потеряв на подобные церемонии около двадцати минут, наконец, добрались до кабинета, следователь с трудом сдерживался от желания вот прямо сейчас предъявить обвинение. Удерживало благоразумие, напоминающее — прямых доказательств всё же нет.

Ромельский удобно устроился в рабочем кресле за столом, наполовину заваленным какими-то бумагами, и предложил Громову занять кресло напротив. Денис, представив какие личности в него опускались, брезгливо поморщился и присел на самый край. Из альтернативных вариантов в помещении имелся только диван, но располагался он далеко, у самого окна. Остальное пространство занимали шкафы с книгами, большой плоский ЖК телевизор и стол с электрическим самоваром и чайным сервизом.

Не слишком солидная обстановка для известного, состоятельного человека, а с другой стороны, учитывая постоянно отирающихся здесь бомжей, шиковать, пожалуй, и впрямь не стоит.

— Извините за творческий беспорядок, — Ромельский показал на «украшавший» стол ворох бумаг. — Я вас слушаю. Что случилось?

Денис, внимательно наблюдая за реакцией собеседника, в общих чертах рассказал о похищениях.

Писатель слушал, не перебивая, периодически задумчиво потирая переносицу. Улыбаться он действительно перестал, но ни малейших признаков тревоги и беспокойства не выказал.

— Странная история. Бедные девочки. Каких только уродов на свете не бывает! — резюмировал он возмущённо. — Но чем я могу здесь помочь, не понимаю?

— Видите ли, похититель уверяет, что он гасит их свет. Такая у него цель.

— Гасит свет? — а вот теперь голос Ромельского дрогнул, что Громов не преминул с удовлетворением отметить.

— А вы, насколько я понимаю, учите свет зажигать. Есть здесь некая параллель, не находите?

Писатель уже взял себя в руки и спокойно возразил:

— Не нахожу. Это избитое, расхожее выражение. Возможно, тот человек и читал мои книги, но вполне мог прийти к такой аллегории самостоятельно.

— Мог, — неохотно признал следователь. — Допустим, он всё же знаком с вашим учением. Объясните мне, что означает этот треклятый свет? Жизнь?

— А вот вы мои книги точно не читали, — утвердительно, словно вынес вердикт, заявил Ромельский. Потянулся к одной из полок, стоящего за его спиной шкафа и передал следователю новенькую толстую книгу в бежевом переплёте с изображением сердца, излучающего сияние. Золотыми буквами на ней было вытеснено название «Легенда о светляках».

Денис открыл её на первой странице и прочитал вступление «Самому яркому светлячку в моей жизни — моей сестрёнке Наде посвящается». Капитана захлестнула новая волна раздражения.

— Вы это серьёзно? Я должен прочесть ваш талмуд, чтобы узнать ответ на элементарный вопрос? Да мне пообедать нормально некогда! Вы хоть понимаете, что счёт идёт на минуты?

— Это просто подарок. Прочтёте, когда будет время и желание, — спокойно объяснил писатель. — Свет — всего лишь метафора. Под ним понимается целая совокупность человеческих качеств: умение любить, доверять, прощать, мечтать, ставить цели и добиваться их, наслаждаться каждой минутой, проведённой в этом мире, быть благодарным за то хорошее, что имеешь. И ещё много всего, что делает нашу жизнь ярче, наполняет её вкусами, цветами, запахами, ожиданием чего-то нового и замечательного. Как в детстве и ранней юности, когда быт ещё не омрачён обязательствами, необходимостью зарабатывать средства на существование и тащить на себе неподъёмный груз ответственности.

— Получается, выражаясь вашей терминологией, у детей и подростков этот свет самый яркий? — задумчиво подытожил Денис.

— Получается так, — кивнул Даниил. — У них почти нет ограничений: запреты условны, всё пока ещё кажется возможным, как в сказке. Говорите, он довёл девочку до самоубийства? Не представляю, кем нужно быть, чтобы пойти на такое!

— Тем, в ком нет света, — не удержался от язвительного замечания Громов.

— Тем, чей свет погасили, — серьёзно поправил Ромельский и, встрепенувшись, предложил: — Извините, что же это я, забыл об элементарной вежливости! Может, чаю или кофе? У нас есть очень вкусные конфеты.

Громов не шутил, когда говорил о невозможности нормально пообедать. После завтрака он успел перехватить только пару беляшей и в другом месте непременно согласился бы. Но перед глазам всё ещё стояла вереница неопрятного вида людей, исчезающая в помещении, пропахшем тушёной капустой. Кто знает, может они и в этом кабинете из этих самых, стоящих рядом с самоваром кружек чаи попивают! Бр! Нищету он ненавидел в любых её проявлениях.

— Нет, спасибо. А кто-нибудь из ваших подопечных не мог…

— Конечно, нет! — отрезал Ромельский, не дослушав, и твёрдо сказал: — Они неидеальны, но на подобную бессмысленную жестокость не способны. Это люди, вставшие на путь духовного развития.