Немного света твоего - [26]

— Денис Владиленович, мне через час нужно быть в другом месте, а все сотрудники уже разъехались. Долго ещё?

— Столько, сколько потребуется, — сухо бросил Громов. — Я не могу подстраиваться под ваш график. Процессуальный кодекс не позволяет, уж извините.

Писатель нервно взъерошил волосы и в десятый раз за день возмущённо повторил:

— Безумие какое-то! Вы действительно думаете, что я или кто-то из моих сотрудников способны довести ребёнка до самоубийства?!

— Помимо сотрудников, у вас тут полно других подозрительных личностей. Списки я взял. Проверим по базе не состоит ли кто из ваших перевоспитуемых на учёте у нас или у психиатра.

— Не там ищите, — сбавив тон, тихо, но твёрдо возразил Ромельский. — Только время потеряете. Что вы здесь надеетесь обнаружить? Пропавшую девочку? Бред!

— Вообще-то, я рассчитывал взглянуть на вашу квартиру, но разрешение дали только на Центр, — мрачно признался Громов, наблюдая, как двое оперов извлекают из длинного стенного шкафа книги, ловко перетряхиваю их, и небрежно бросают обратно.

Ромельский болезненно морщился, провожая взглядом разноцветные тома, некрасиво плюхающиеся на полки и на пол.

— Значит, подозреваете меня? — грустно усмехнулся он. — По-вашему я свихнулся на почве благотворительности?

— По-моему, кто-то взломал страницы похищенных девочек и других членов их семей с одного из ваших компов, а потом похитил Нину Файль на точно таком же, как у вас автомобиле, — холодно объяснил следователь. — Для подозрений этого более чем достаточно. Кстати, о благотворительности. Зачем вы это делаете?

— Что это? — не понял Даниил.

— Всё, — Денис обвёл рукой пространство вокруг. — Бесплатная кормёжка, обучение бездомных, помощь социально-неблагополучным семьям. Что вам это даёт — моральное удовлетворение? Я знаю многих людей, практикующих этакий посыл добра в массы за свой счёт, но они преследуют вполне конкретные цели, а не абстрактное спасение мира безусловной любовью.

— Какие именно цели? — заинтересовался Ромельский, несмущённый издевательским тоном хмурого собеседника.

Денис вспомнил отца ежегодно бездарно, по его мнению, спускающего кучу денег на всякие благотворительные акции. Все они неизменно находили отклик в прессе. Положительный, разумеется (на взаимодействие со СМИ тоже выделялись определённые средства).

— Во-первых, создание и поддержание нужного имиджа. Компания, которая спасает больных раком детишек, просто не может быть плохой. Народ у нас наивный — в любую красивую сказочку поверить готов. А во-вторых, это покупка индульгенции. Своего рода контракт с богом и прочими высшими карающими инстанциями. Мол, я тут пожертвую свои бабки несчастным, больным и нуждающимся, а вы мне ТАМ спишите кое-какие грешки.

Сам Громов считал подобные откаты в никуда пустой блажью, но точно знал, что по крайней мере несколько крупных бизнесменов из близкого окружения отца руководствуются именно такими соображениями.

— А к какой категории благотворителей относитесь вы, Даниил Максимович?

— Скорее ко второй, — после короткой паузы неохотно признался писатель и поспешно добавил: — Но к вашему расследованию это никакого отношения не имеет!

Разумеется, следователь в данное заверение не поверил, ведь существовал и третий вариант, объясняющий безвозмездную щедрость благодетелей: благотворительность нередко служила прикрытием для борделей, наркобизнеса и прочего беззакония. Так что деятельность чудо-центра следовало тщательно проверить.

— Денис, тут, кажется, кое-что есть, — позвал один из перебирающих книги оперов. — Взгляни, будем изымать?

Громов неторопливо направился в сторону огромного, шириной во всю стену шкафа. Найти что-нибудь стоящее он уже не рассчитывал и на старую потрёпанную общую тетрадь в руках коллеги посмотрел весьма скептически.

— И что это?

Оперативник без слов перевернул тетрадь и показал приклеенное к обратной стороне изображение большой голубой бабочки, очень похожей на тех, что фигурировали в деле.

Денис брезгливо взял находку и пролистал. На старых пожелтевших от времени страницах синели местами расплывшиеся чернила. Приходилось долго всматриваться в чей-то мелкий витиеватый почерк, чтобы буквы сложились в слова. Он уже хотел с досадой отложить непонятные записи в сторону, но успел заметить, как резко побледнел Ромельский, не отрывающий взгляда от тетради, как его красивое холёное лицо исказила гримаса страха.

— Это ваше, Даниил Михайлович? — поинтересовался следователь, заинтригованный такой реакцией.

Писатель уже взял себя в руки и отрицательно покачал головой:

— Нет. Не знаю, что это. Книги к нам тоже несут отовсюду. Наверное, кто-то по ошибке вместе с ними привёз.

Он отвернулся и стремительно вышел из комнаты. Громов проводил его задумчивым взглядом и передал тетрадь другому оперу со словами:

— Изымаем. Позовите понятых.

* * *

Как все хищники Громов любил ночь — идеальное время охоты. Можно подежурить пару часов в ночных клубах и легко срубить бабла, пригрозив уголовным делом, обжимающимся с малолетками золотым мальчикам и «папикам», проявляющим нездоровый интерес к ровесницам набоковской Лолиты. Деньги, в отличие от желания разбираться с полицией, и у тех, и у других имелись, и они охотно делились с капитаном наличкой.