Немезида - [28]

– Ну вот, теперь мы в расчете, – сказал Харри, отсчитав деньги.

Али покачал головой:

– Коллективный взнос за три месяца, – потребовал этот управдом, бухгалтер и ремонтник в одном лице.

– О черт, совсем забыл!

– Эриксен, – улыбнулся еще шире Али.

– А это еще кто?

– Летом я получил письмо от некоего Эриксена. Он просил выслать номера счетов, на которые он мог бы перечислить свою часть коллективных взносов за май и июнь семьдесят второго года. Считает, что именно это мешает ему спокойно спать последние тридцать лет. Я ответил, что сейчас в нашем доме не осталось никого, кто бы его помнил, так что он вполне может забыть об этом долге. – С этими словами Али направил на Харри свой указующий перст. – Однако к тебе это вовсе не относится.

Харри клятвенно поднял правую руку:

– Обещаю, завтра же оплачу квитанцию.

Поднявшись к себе, Харри первым делом снова набрал номер Анны. Снова тот же женский голос автоответчика. Однако как раз в тот момент, когда он выложил содержимое принесенного с собой пакета на шипящую сковороду, телефон зазвонил. Метнувшись в прихожую, он схватил трубку.

– Алло! – едва не крикнул он.

– Привет! – В хорошо знакомом ему женском голосе на том конце линии звучали нотки удивления.

– А, это ты.

– Ну да, а ты думал кто?

Харри с досадой зажмурился.

– Да так, один коллега. У нас тут новое ограбление.

Каждое слово оставляло во рту жгучую горечь разлившейся желчи пополам с чили. Снова вернулась глухая пульсирующая головная боль.

– Я пыталась звонить тебе на мобильный, – сказала Ракель.

– Я его потерял.

– Потерял?

– Где-то оставил или украли, не знаю, Ракель.

– Харри, у тебя что-то не так?

– Не так?

– Я по голосу слышу, ты как-то… возбужден.

– Видишь ли, я…

– Да?

Харри тяжело вздохнул.

– Ладно, а как там у вас? Дело продвигается?

До Харри доходил смысл отдельных слов, однако он никак не мог сложить их в связные предложения. Из всех этих «экономическое положение», «благо ребенка» и «компромиссное предложение» он понял только, что никаких особых новостей нет, следующее судебное заседание назначено на пятницу, у Олега все в порядке, но ему надоело жить в гостинице.

– Скажи ему, что я вас очень жду, – попросил Харри.

Положив трубку, Харри некоторое время стоял над телефоном, размышляя, не перезвонить ли ей прямо сейчас. Но для чего? Чтобы рассказать, что он поужинал со своей старой пассией и не знает, что именно произошло потом? Харри уже потянулся было к телефону, однако в этот момент на кухне взвыла пожарная сигнализация. Едва он успел сдернуть с плиты дымящуюся сковородку с горящими остатками еды и открыть окно, как телефон зазвонил снова. Позже Харри не раз думал, что все могло сложиться по-другому, не приди в голову Бьярне Мёллеру позвонить тем вечером именно ему.

– Я знаю, ты только что с дежурства, – сказал Мёллер. – Но у нас не хватает людей. Женщина найдена мертвой в своей квартире. Похоже, застрелилась. Может, прогуляешься туда?

– Ясно, шеф, – сказал Харри. – Тем более что я тебе должен. Иварссон, между прочим, выдал создание параллельной следственной группы за собственную идею.

– А ты бы на его месте что сделал, если бы был начальником и получил подобное предписание извне?

– Знаешь, шеф, пытаться представить меня начальником – все равно что стараться лбом стену прошибить. Ладно, а как мне попасть в эту квартирку?

– Сиди дома, за тобой заедут.

Через двадцать минут раздался звонок в дверь; звук этот Харри слышал настолько редко, что чуть не подпрыгнул от неожиданности. Голос, возвестивший, что такси подано, разумеется, был изрядно искажен домофоном, однако показался Харри знакомым. Он почувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом. Спустившись на улицу и увидев припаркованный у подъезда приземистый красный спортивный автомобиль – «тойоту MR2», – он понял, что его опасения не напрасны.

– Добрый вечер, Холе.

Голос донесся из открытого окна машины, расположенного, однако, настолько низко – у самого асфальта, – что Харри не мог видеть говорившего. Когда Харри открыл дверцу, его приветствовал знакомый визгливый фальцет, орущий «You sexy motherfucka!»[14] в сопровождении столь мощных басов и органного синтезатора, что их рев заставил в первый момент отшатнуться, как от брошенной в лицо пригоршни леденцов.

С немалым трудом Харри разместился на тесном пассажирском сиденье – поистине место смертника!

– Выходит, сегодня вечером мы вдвоем, – заметил старший инспектор Том Волер.

Его выступающая вперед тевтонская нижняя челюсть чуть опустилась, обнажая ряд безупречных белоснежных зубов, выделяющихся на фоне загорелого лица. Прозрачные голубые глаза между тем по-прежнему оставались холодными. Многие в Управлении недолюбливали Харри, однако, насколько ему самому это было известно, по-настоящему ненавидел его лишь один человек. Харри знал, что в глазах Волера он самый недостойный представитель полицейского корпуса и, следовательно, своего рода личное оскорбление для Тома. При самых разных обстоятельствах Харри давал понять, что не разделяет окрашенное в коричневатые тона отношение Волера и некоторых прочих своих коллег к гомикам, коммунистам, инвалидам-симулянтам, к разным там иммигрантам – пакистанцам, желтомордым, ниггерам, цыганам и «даго», а Волер, в свою очередь, величал Харри «спившимся рок-журналистом». Харри подозревал, что истинная причина ненависти кроется в его пристрастии к выпивке. Том Волер не выносил слабостей. Именно поэтому, по мнению Харри, он проводил столько часов в тренажерном зале, лупя ногами и руками мешки с песком и все новых и новых спарринг-партнеров. Однажды в столовой Харри слышал, как один из молодых инспекторов с восторгом вещал, как Волер сломал обе руки вьетнамцу-каратисту из молодежной банды в районе Осло-С. Учитывая взгляды Волера на цвет кожи, Харри казалось парадоксом, что этот его коллега может часами не вылезать из солярия. Вероятно, стоило прислушаться к тому, что утверждали умудренные опытом коллеги: на самом-то деле Волер вовсе не был расистом. И неонацистов, и черномазых он избивал с равным удовольствием.