Немецкий Орден - [79]

В предисловии к последнему тому Фойгт говорит о пиетете и восхищении, с каким он относится к ордену времени его расцвета, но сразу же, и не без оснований, ограждает себя от упреков в пристрастии. Ведь, принадлежа к поколению, по-новому, позитивно, оценившему орден, Фойгт не мог удержаться от критики предшественников. В нем все еще жива симпатия к коренному населению — пруссам, и это выдает не только первый том, посвященный древнейшей истории пруссов. В предисловии к нему он делится желанием написать не историю государства или династии, а историю народа, в чем ясно проявляется прямое или косвенное влияние, оказанное на него И. Г. Гердером, который впервые заговорил о народах, прежде всего Восточной Европы, как об исторической силе. О язычниках-пруссах, по словам Фойгта, всегда писали другие: «иноземцы, инородцы и христиане». Разве они «были способны» «с почтением относиться к духу, к самому существу этого народа»? В этом вопросе отражена одновременно и Цель, которую Фойгт не только преследовал, но в чем-то и достиг, например, рисуя верховного магистра Винриха фон Книпроде.

Время правления этого верховного магистра (1352–1383 гг.) не без оснований видится Фойгту временем расцвета ордена, и потому верховный магистр — его герой, хотя и не безупречный. К его недостаткам Фойгт причисляет крестовые походы, которые тот, как и прочие верховные магистры, вел в XIV веке против язычников-литвинов. Фойгт писал, что современники-хронисты славили верховного магистра, но современным историкам не следует им подражать. В его время «могло бы показаться дерзким и едва ли не безбожным по примеру былых поколений превозносить его (верховного магистра. — X. Б.) как неутомимого борца с язычниками-литвинами, который разорял их земли, обездоливал их, вдохновлял крестоносцев на убийство многих тысяч людей, павших от их меча».

Спросим себя, а не опускался ли Фойгт со своими рассуждениями ниже методического уровня своего времени. Не пытался ли он судить верховного магистра по законам не его, а более позднего времени, и не нарушал ли он тем самым основное правило впервые заявившего о себе историзма? Нет. Фойгт не скрывал, что верховный магистр действовал в духе своего времени. Тем не менее он считал необходимым упомянуть о «грудах тел безвинных людей», которые устилали путь этого верховного магистра. Не надо об этом забывать, ибо историки, пришедшие за ним, или замалчивали этот факт, или приветствовали его.

Этим особенно грешит тот историк, который, в отличие от Фойгта, выступает не только как фигура региональной истории, а как человек национального масштаба, один из влиятельнейших университетских деятелей и историко-политический писатель своего времени. Речь идет о Г. фон Трейчке, обладавшем недюжинным талантом. После выхода в свет первого тома собрания «Писатели прусской истории» («Scriptores rerum Prussicarum»), содержащего хроники и анналы, он откликнулся на него рецензией в солидном историко-политическом журнале «Прусские ежегодники» («Preussischen Jahrbücher»). Поскольку Трейчке не слишком разбирался в истории средневековой Пруссии и Немецкого ордена, то читатели журнала не многое почерпнули о содержании указанного тома. Зато он вдался в общие рассуждения о государстве Немецкого ордена в Пруссии в эссе под заголовком «Пруссия, земля Немецкого ордена» («Das deutsche Ordensland Preussen»), которое появилось в 1862 году, а впоследствии неоднократно переиздавалось в избранных статьях Трейчке, а также вышло отдельным дешевым изданием, — и наконец в 1955 году было опубликовано в одной из справочных серий. Оно особенно повлияло на немецкую оценку Немецкого ордена.

У Трейчке, в отличие от Фойгта, и следа не осталось от просвещенного гуманизма XVIII века. Зато появилось нечто новое — агрессивный национализм. Время, когда Западная Пруссия входила в состав Польши (1466–1772 гг.), подается как пример «противоестественного состояния, когда славяне правили немцами». В одном письме Трейчке, описывая работу над эссе, говорит о том (в чем-то соглашаясь с оценкой Фойгта), что в Немецком ордене «нашло воплощение развитие немецкого характера, который редко понимают правильно, — агрессивная сила и властная, беспощадная жесткость». Разумеется, в данном случае это положительная оценка.

Такую оценку в конце XIX века выносил не только Трейчке. Несколько упрощая, можно было бы сказать, что с середины XIX века до конца Второй мировой войны Немецкий орден в Германии воспринимался с позиций Трейчке. Впрочем, присмотревшись внимательнее, можно найти различия. Чересчур острыми, тенденциозными оценками скорее грешил автор эссе, чем те, кто пользовался его работой. Общение с источниками чаще всего отучает от кратких формулировок. Обратившись к публикациям многих добросовестных ученых, понимаешь, что и в этом столетии были разумные исследования. Они публиковались и изучались, но все же гораздо охотнее люди читали такие небольшие работы, как эссе Трейчке и множество популярных брошюр. В них звучал еще более суровый приговор, чем в научной литературе. Так обстоит дело и в наши дни, но в то время, на рубеже 19—20-го столетий, причины были иными: политическая обстановка, быстрое изменение отношений между Прусским государством и его польскими подданными, а также между Польшей и тремя державами, в состав которых она входила, — Пруссией, Россией и Австрией.