Немецкие диверсанты - [104]

«Сталин» неумолимо продолжал приближаться – медленно, самоуверенно и не собираясь ни перед чем останавливаться. Стволы его пушек были направлены на кусты, где мы прятались, спасало нас только то, что сидящие в нем пока еще не знали, что мы находимся именно здесь. Я поморщился, когда танк направил свою центральную пушку практически мне в нос. Артиллерия прекратила огонь, и на мгновение наступила тишина. Видимо, приблизилась пехота, и они пропускают ее, подумал я. Лишь только у меня промелькнула эта мысль, как они, словно по команде, с криками, со свистом, выставив перед собой штыки и готовые заколоть нас, бросились вперед. Если у них получится окружить танки, нас разорвут на куски. Я быстро скомандовал своему экипажу:

– Не стрелять, пока не дам команды.

Бегущим пехотинцам оставалось до нас около двухсот метров, а «Сталину» – не больше километра. Да, полковник, несомненно, действовал грамотно: если мы не начнем отстреливаться в течение нескольких секунд, они облепят наши танки, как муравьи. Но если откроем огонь, «Сталин» одним ударом разобьет нас после первого же выстрела, не говоря уже об артиллеристах полковника, засевших в лесу. У «Сталина» было три пушки, и ему всего лишь требовалось подойти чуть ближе. Я дал приказ Хорсту и Второму нацелиться в его самое слабое место – чуть ниже башни со стволами. Дита сделал то же самое в нашем танке.

Мы сидели в напряжении и ждали. «Сталин» подошел совсем близко, да и пехотинцы, бегущие с ревом и свистом, находились в ста метрах от нас. В нашем распоряжении оставалось не больше пяти секунд. Все три танка были готовы к перекрестному огню по моей команде, но я ждал, выгадывая доли секунды. Крики и ругательства русских отчетливо доносились до наших ушей. Они обезумели от ярости и ненависти.

– Приготовились, – закричал я, – огонь!

Пушки разом ударили по «Сталину», а пулеметы застрочили по солдатам. Первые же три залпа вывели танк из равновесия, следующими тремя мы пальнули по гусеничной ленте. Теперь он хотя бы не мог двигаться, но все равно продолжал оставаться неприступной крепостью, готовый нанести ответный удар из трех стволов сразу. Я ждал атаки, наблюдая, как наши снаряды пролетают со свистом, и зная, что больше мы ничего не в силах поделать. Мы были похожи на сидящих уток. И вдруг неожиданно, как гром среди ясного неба, появился наш самолет и с воем сбросил бомбу на танк. Она угодила четко в цель, «Сталин» мгновенно вспыхнул, а мы обрушили на пехоту весь свой арсенал. Наступавшие в первых рядах попадали, как мухи, но стрелять в них не было необходимости, потому что, увидев, что их главной надежды больше не существует, они остановились и, развернувшись, бросились в лес. Мы немедленно покинули укрытие, отступая на высокой скорости, но ни на миг не прекращая стрельбу. Затем я дал команду приступить к игре в охоту на зайцев. Нам пришлось долго держать их, дожидаясь людей, которые возьмут под стражу восемьсот пленных. И никто из русских не попытался вернуться на сторону полковника. Наверное, они считали, что лучше быть захваченными, но живыми и присоединиться к остальным, сидевшим на траве, которым даже не требовалась охрана, чем воевать против нас. У нас не было времени взглянуть, играют ли они до сих пор в карты.

– Отлично, ребята! А теперь, не снижая скорости, движемся напролом, уничтожая все, что попадется! – прокричал я.

Никогда раньше мне не приходилось видеть такое количество войск, сконцентрированных на столь маленькой площади, как это поле, – две тысячи на квадрате в полкилометра. Они убегали в лес быстрее, чем когда наступали.

Как только мы вышли на открытое поле, русские танки и противотанковые установки открыли огонь, и мы были вынуждены занять старое месторасположение. Но, несмотря на это, мой друг полковник проиграл это сражение. Теперь мы могли не опасаться преследования, потому что самолеты прикрывали нас с воздуха. Три «мессершмита» бомбили русских, лишь только замечали движение, но противотанковые установки и сами танки были так хорошо замаскированы в лесу, между деревьями и кустарниками, что самолетам не удавалось обнаружить и нанести удар по ним, почему они и занимались только пехотой. Но на тот момент и этого было достаточно.

Я отправил Хорста вместе с двумя его танками на прежнее место к реке. А сам остался со своими ребятами в кустах, продолжать наблюдение. Как только самолеты исчезли, полковник, зная наше приблизительное расположение, начал практически перепахивать поле, вырывая с корнем каждый куст и дерево, закрывающее обзор.

Наш танк подъехал к одной из выдолбленных ям, оставленных разорвавшимся снарядом, и мы начали делать своеобразный окоп, неистово разворачивая танк вправо-влево, вперед-назад до тех пор, пока только ствол пушки не остался снаружи, а мы сами оказались в крепости, вырытой в земле. Два других танка были пока достаточно надежно укрыты среди деревьев.

Наконец у меня вырвался вздох облегчения и я расслабился. Наверняка теперь все позади. Теперь даже полковник не пойдет в новую контратаку. Единственное, что он может предпринять, – это открыть артиллерийский огонь и опять запустить свою чертову «катюшу», от звука которой лопаются барабанные перепонки.