Немецкая карта: Тайная игра секретных служб: Бывший глава Службы военной контрразведки рассказывает. - [17]

Пора спросить, может ли вообще солдат нести ответственность за сотрудничество в решении такой задачи. Да, может, что очень легко доказать — достаточно привести всего лишь два примера.

В процессе разработки доклада о планах ядерных операций, подготавливаемых в текущий момент, я узнал, что при условии выполнения плана населению Западной Германии и северно — восточной части Австрии будет нанесен колоссальный ущерб — в одном случае в результате разрушения плотины после нанесения удара силами авиации, в другом — вследствие обрушения соляных копей. Итак, я приступил к изложению доклада, но по ходу чтения взял паузу и заявил, что нанесение ударов по указанным мной целевым объектам, вероятно, приведет к невосполнимым потерям и потому в интересах как моей, так и соседней страны — Австрийской Республики — должно быть исключено из плана. Дескать, я обязан это сказать, хотя, разумеется, и не уполномочен говорить за Австрию. Поэтому я обязан просить о том, чтобы эти целевые объекты были изъяты из составленного плана. Состоялась довольно продолжительная дискуссия, в ходе которой обсуждались возможные преимущества и недостатки операции, в том числе с учетом запланированных случаев обычного использования сухопутных войск. Спор даже грозил перейти в политическую плоскость. Я упорствовал. Американский начальник штаба объяснил свои сомнения в отношении изъятия этих целей из списка целей. Я же, немецкий майор, «просто майор», собрался с духом и решительно заявил, что ни в коем случае не одобрю план, если список не будет откорректирован.

Конец дебатов изумил меня. Главнокомандующий кивнул мне, потом, медленно-медленно обведя присутствующих взглядом, сказал, что он понимает мое возражение. Ведь в конце концов майор служит не в НАТО, чтобы содействовать разрушению значительной части своей собственной родины ударами союзных войск. Этот аспект, дескать, необходимо учитывать. «Ведь нам всем, сидящим здесь, в «briefing room», отлично известны последствия, — продолжил четырехзвездный генерал, — потери в человеческих жизнях мы могли бы просчитать. Нет, — подытожил он, — это действительно неприемлемо». Я одержал победу в мирное время. Ею я горжусь и по сей день.

Тут внимательный читатель, вероятно, призадумается и спросит, вправе ли мы сегодня вообще об этом говорить, тем паче писать? Я думаю, что не только вправе, но и обязаны это делать. То, что война, ведущаяся с использованием атомного оружия, велась бы и на немецкой земле, мог просчитать едва ли не каждый, кто знал западную стратегию, а именно — ошеломить противника не наступлением, а способностью в ответ на его наступление совершить молниеносное контрнаступление и отбросить его за демаркационную линию или, как позже выражались, за внутригерманскую границу.

Этот случай, однако, показывает вместе с тем, насколько важным счел возражение немецкого офицера американский главнокомандующий. Но такое влияние, естественно, может оказывать лишь тот, кто сотрудничает, имеет мужество высказывать иную точку зрения и не занимать позицию стороннего наблюдателя при принятии решений. Это, естественно, означает также принятие на себя части ответственности. Важна сама возможность влиять на операции путем участия в планировании. То есть принимать участие в этом планировании и при этом всегда и прежде всего учитывать интересы собственной страны и — по возможности — добиваться принятия соответствующих решений все-таки и разумно, и целесообразно.

Тут было бы интересно задать вопрос и, соответственно, услышать на него ответ, насколько узкие или насколько широкие возможности оказания влияния на оперативное планирование в отношении применения ядерного оружия имел бывший офицер Главного разведывательного управления Национальной народной армии ГДР в штабе главнокомандующего Варшавского пакта — или, как все еще говорят бывшие офицеры ГРУ ННА, Варшавского договора — и в какой мере мог их использовать, во всяком случае, при планировании такого рода или аналогичных акций. Я бы хотел сегодня, по прошествии более чем пятнадцати лет после окончания раскола страны, услышать откровенные признания. Но ответ на поставленный мною вопрос известен лишь тому, кто тогда, в преддверии конца «холодной войны», находился по другую сторону и подобно мне, немецкому майору бундесвера в отделе ядерного планирования штаб-квартиры НАТО в Мангейм-Зеккенхайме, решал аналогичные задачи.

Кстати, спустя короткое время после этого «command briefing» можно было заключить, что упомянутое возражение нисколько не поколебало моего положения в штабе, напротив — явно повысило мой авторитет.

Проект «Першинг» и германо-американское сотрудничество

В натовской штаб-квартире Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) я имел возможность старательно и прилежно совершенствовать свой английский, который я, к моему сожалению, во время обучения в Академии руководящего состава слишком запустил, поскольку решил тогда заняться русским, но русский у нас не преподавался, что обеспечивало мне массу свободного времени и возможность совершать прогулки по берегу Эльбы в Бланкензее. Американские начальники, весьма высококвалифицированные офицеры, специально отбиравшиеся для работы в натовских штабах, часто использовали меня в качестве пресс-секретаря при визитах высокопоставленных военных чинов органов управления НАТО и таким образом демонстрировали наличие тесного сотрудничества американских и немецких офицеров, служащих в генеральном штабе. Как уже упоминалось, свои доклады я всегда старался в интересной и наглядной форме сопровождать собственными рисунками и графиками.