Немцы на государственной службе России. К истории вопроса на примере освоения Дальнего Востока - [14]

К 1755 г. иноземцы на государственной службе России в центральных учреждениях составляли 8,21 %, в местных органах центральных учреждений – 10,34 %, в местном управлении – 1,44 %, в дворцовых учреждениях – 3,1 %[139].

Показательно: служившие в России иностранцы обычно получали более высокие оклады, чем русские чиновники. Это объяснялось тем, что государство платило им высокие ставки как специалистам, а также тем, что иноземцы не имели вотчин[140].

«Многие иностранцы, имевшие дипломы и патенты, свою карьеру в России часто начинали с более высоких должностей: асессорами, советниками… Все эти лица вместе с русскими чиновниками, учившимися за границей, в известной мере содействовали распространению в России опыта западноевропейских государств», – справедливо указывает С.М.Троицкий[141].

Находившиеся на службе в России иностранцы, приняв православие и русское подданство, получив дворянство, по русскому образцу спешили обзавестись землей и крепостными, постепенно сливаясь с представителями своего уровня и общественного положения. Так, сын пленного шведского офицера коллежский асессор

И.Ф.Маменс (Ревизион-коллегия) имел купленных и приданого жены 119 душ, титулярный советник И.Виттиг (контора Бахмутских соляных заводов) сразу же после крещения приобрел 12 душ в слободе Муратовка Бахмутской провинции [142].

Принципиальным является вопрос о статусе иностранных подданных на русской дипломатической службе. В предисловии к книге Избранта Идеса и Адама Бранда «Записки о русском посольстве в Китай (1692–1695)» М.И.Казанин указывал: «Ознакомление с архивной документацией XVII и начала XVIII в. несколько обогащает номенклатуру дипломатических представителей. Так, Ф. А. Головин был послом, Спафарий – посланником, Идес по тексту статейного списка – посланным, а по тексту верительной грамоты – посланным, поверенным, Игнатий Милованов и Агапит Плотников – гонцами. Но существовали, как мы видели, «легкие гончики» и купцы – дипломатические уполномоченные, не имевшие никаких рангов. Например, Лоренц Ланг сопровождал в 1719–1721 гг. посольство Измайлова в Пекин и остался в качестве «российского агента» в империи Цин. То есть он совмещал дипломатические, торговые и консульские функции.

Можно дать периодизацию своего рода «огосударствления» иностранцев, поступавших на службу царю и русскому Отечеству. На первом этапе, начавшемся с возникновения русского государства, цари по своему усмотрению выбирали себе слуг, им было все равно, откуда человек прибыл, главным было его стремление служить, исполнять поручения лучше всех. Это было принято и при дворе Алексея Михайловича и, особенно, при Петре I. Традицию продолжали императоры и императрицы в XVIII веке. Лишь Великая Французская революция, изрядно напугавшая царизм, а потом и Наполеон что-то «сломали» в этой машине: все государства Европы начинают строить национальные государства, фактор подданства, гражданства начинает все больше играть свою роль, хотя в абсолютистских монархиях все равно все оставалось в руках правящей семьи – она, а не закон, решала, кому где быть, не очень оглядываясь на формальности.

Для России были важны и еще одни «иностранцы» – те, кто пришел в империю вместе со своими землями. Речь о прибалтийских немецких баронах, которые стали российскими подданными после Ништатского мира, когда к России отошли Лифляндия и Эстляндия, и позже, когда в состав империи вошла и Курляндия.

Поскольку Анна Иоановна была курлядской принцессой, она обеспечила продвижение по службе многим «своим» – выходцам из крепких знатных курляндских родов. Это были цепкие люди, которые на полтора века закрепили за собой престижные посты в государственном аппарате, и многие немецкие администраторы на Дальнем Востоке, например, генерал-губернатор Корф в конце XIX века, были как раз из этого слоя «огосударственных» Россией иностранцев. Показательно: ни выходцы из Грузии, ни малороссы – никто по силе своего служебного продвижения не мог сравниться с прибалтийскими баронами.

Немецкое дворянство Прибалтики смогло обеспечить себе многочисленные привилегии и особый статус не только в самих Лифляндии, Эстляндии и Курляндии.

Только возникновение Германской империи в 1871 г. изменило ситуацию в корне. Теперь фактору подданства начинают придавать значение. А балтийское самоуправление постепенно, последовательно сокращается усилиями Петербурга в своем «объеме», выхолащивается. Эти изменения проходили в рамках общих административных реформ Александра II. Тогда же бурной стала общественная дискуссия «западников» и «славянофилов», внутриполитическое острие которой было направлено как раз против привилегий остзейских баронов.

Но окончательно все пошло по-другому с началом Первой мировой войны. Именно она открыто поставила вопрос о подданстве, заставив иностранцев, десятилетиями проживавших и работавших на территории России, сделать окончательный выбор: с Россией они или с Германией.

Вот почему и для анализа службы иностранцев на русском Дальнем Востоке вопрос о подданстве – не основной. Между теми, кто его принял, и теми, кто оставался подданным другого государства, на практике не было «китайской стены».