Нелегкая победа - [35]

Он открыл дверь и продолжил тем же покровительственным тоном:

— Я уже говорил это и повторю еще раз: вам нужен кто-то, кто будет за вами присматривать.

— Не смейте так со мной разговаривать! — закричала Патриция, окончательно выведенная из терпения. — Мне никто…

— Никто не нужен? — договорил он, с издевкой, подражая ее голосу. — А как, интересно, вы смогли бы сейчас подняться по этим ступенькам и дойти до этой комнаты без моей помощи?

— Ничего, уж как-нибудь справилась бы, — огрызнулась Патриция, когда он водрузил ее на кровать. — Все эти годы я как-то обходилась без вас. То, чего я достигла, целиком моя заслуга.

— Это уж точно, — откликнулся Рон, многозначительно взглянув на ее опухшее колено.

Патриция посмотрела на него уничтожающе.

У меня все было в порядке, пока мы с вами не встретились, чуть не вырвалось у нее. Но она знала, как это может его обидеть, поэтому сдержалась. Она прекрасно понимала, что ей нужно винить только саму себя. Надменность Рона чуть было не спровоцировала ее на необдуманные слова, а так обижать его после всего, что он для нее сделал, ей на самом деле не хотелось.

— Вы обращаетесь со мной как с рабом, — раздраженно сказала она, чтобы сменить тему. — У меня уже такое впечатление, что даже мое тело мне не принадлежит. Вы приглашали меня погостить у вас в доме, но я здесь как в тюрьме. Я либо выполняю ваши приказы, либо, что еще хуже, умираю от скуки. Вам же и дела до этого нет, вы отдаете мне указания, а потом уходите и шатаетесь до глубокой ночи непонятно где и с кем…

— Постойте, постойте, я, кажется, начинаю понимать, — насмешливо прервал ее Рон. — Вы ревнуете?

— Да как вы смеете! — задохнулась от возмущения Патриция. — Вы что, правда считаете себя центром Вселенной, вы, самовлюбленный…

— Все, все, сдаюсь.

Он шутливо поднял руки и как-то странно посмотрел на нее. Ей показалось, что он просто раздевает ее донага этим взглядом, но при этом дразнит, как бы давая обещание не подходить к ней близко. Тут Патриция вспомнила, что однажды он уже так смотрел на нее — тогда, при их первой встрече, вечером накануне аварии. Но теперь в его взгляде было что-то новое, какая-то мягкость, и это еще больше смутило ее. В этот момент она поняла, что на самом деле ей слишком стыдно за свой поступок, чтобы она могла разозлиться на него так, как ей бы хотелось. Она молчала, не зная, как ей дальше себя вести.

— Вы упрямы как осел, Патриция Лейн, — сказал Рон наконец, — и очень независимы. Вы делаете только то, что хотите, вне зависимости от того, правильно это или нет. И за это, поверьте мне, я еще больше вас уважаю.

Он дотронулся до ее колена, массирующими движениями ощупал его как обычно, но сразу же убрал руки.

— Насколько я вижу, нового растяжения нет, — сказал он. — Опухоль скоро спадет, вы правильно поступили, что сразу приложили лед. Так что будем надеяться, что все обойдется. Но с этого момента я хочу, чтобы вы делали только то, что скажу я, а не то, что приказывает вам ваша железная воля. Это понятно?

Опять заметив искры гнева в ее глазах, Рон наклонил голову как бы в знак уважения.

— Черт возьми, — сказал он тихо, — вы очень привлекательная женщина, Патриция. Но одним этим вы жить не сможете.

И прежде чем она успела сообразить, что он имеет в виду, он привлек ее к себе и поцеловал в щеку. Потом он некоторое время молча смотрел на нее, а затем, как будто повинуясь какому-то импульсу, легко коснулся губами ее губ.

— А теперь вам надо отдохнуть, — сказал Рон, помогая обмякшей от изумления Патриции лечь обратно на кровать и подсовывая ей валик под левую ногу. — Мне пора уходить, но я обещаю вам, что сегодня вернусь не поздно.

В следующую минуту его уже не было в комнате. Через задвинутые шторы пробивались последние лучи заходящего солнца. Боль в колене опять была глубокой и изматывающей, но Патриция почти не чувствовала ее. На ее губах все еще жило ощущение поцелуя, и оно проникало все дальше и дальше вглубь, доходя до самого сердца.

Она неподвижно лежала в сгущающихся сумерках, тело ее было в огне желания, а разум — в огне сомнения.

7

К удивлению Рона и восторгу Патриции, ее самовольная прогулка стала первым шагом к действительному выздоровлению. Встав с постели на следующее утро, она поняла, что ее левая нога стала сильнее, и с каждым днем она чувствовала себя все лучше и лучше. У Патриции было ощущение, что всего одна настоящая тренировка по гольфу принесла ей больше пользы, чем полтора месяца утомительных занятий на тренажерах. Ведь она дала ее травмированному телу возможность вспомнить движения, необходимые в ее профессии, и тело ответило благодарностью на оказанное ему доверие. Патриция стала с большим удовольствием выполнять упражнения, включая даже ненавидимые ею занятия на установке «Наутилус». Теперь она твердо знала, что день ее выздоровления не за горами, и от этого почти исчезли ее подавленность и раздражение.

К концу июля она чувствовала себя значительно лучше — почти совсем окрепшей, как физически, так и душевно. Но теперь нечто другое, неведомое никому вокруг, мучило ее, вызывая лихорадочное волнение в крови. После того, как Рон поцеловал ее в тот знаменитый день ее поездки в гольф-клуб, это волнение настолько усилилось, что грозило достичь степени помешательства. Она пыталась убедить себя, что он сделал это только для того, чтобы поддержать ее, что этот поцелуй был просто подтверждением его ободряющих слов. И действительно, с тех пор он больше ни разу не попытался сделать хоть что-нибудь подобное. Он снова был прежним Роном. Он ругал ее за нарушение режима или за невыполнение его указаний, при каждом удобном случае подкалывал ее и постоянно смеялся над ее страхом за Дженнифер.