Некуда - [210]

Вечером последнего из этих трех дней Женни сидела у печки, топившейся в ее спальне. На коленях она держала младшего своего ребенка и, шутя, говорила ему, как он будет жить и расти. Няня Абрамовна сидела на кресле и сладко позевывала.

– Будем красавицы, умницы, добрые, будут нас любить, много, много будут нас любить, – говорила Евгения Петровна с расстановкой, заставляя ребенка ласкать самого себя по щечкам собственными ручонками.

– Гадай, гадай, дитятко, – произнесла в ответ ей старуха.

– Да уж угадаем, уж угадаем, – шутила Женни, целуя девочку.

– А на мой згад, как фараон-царь мальчиков побивал, так теперь следует выдать закон, чтоб побивали девочек.

– За что это нас убивать? за что убивать нас? – относилась Женни к ребенку.

– А за то, что нынче девки не в моде. Право, посмотришь, свет-то навыворот пошел. Бывало, в домах ли где, в собраниях ли каких, видишь, все-то кавалеры с девушками, с барышнями, а барышни с кавалерами, и таково-то славно, таково-то весело и пристойно. Парка парку себе отыскивает. А нынче уж нет! Все пошло как-то таранты на вон. Все мужчины, как идолы какие оглашенные, все только около замужних женщин так и вертятся, так и кривляются, как пауки; а те тоже чи-чи-чи! да га-га-га! Сами на шею и вешаются.

Женни засмеялась.

– Гадостницы, – проговорила Абрамовна.

Кто-то позвонил у дверей.

Абрамовна встала и отперла. Вошел Райнер.

– Идите сюда, Василий Иванович, здесь печечка топится.

– Вы одни? – спросил, тихо входя, Райнер.

– Вот с няней да с дочерью беседую. Садитесь вы к нам.

– Я думал, что и Николай Степанович здесь.

– Нет; его нет совсем дома. Он уезжает в конце этой недели. Все ездит теперь к своему начальнику. Лизы вы не видали?

– Нет, не видал.

– Хотите, сейчас ее выпишем?

– Как вам угодно.

– Вам как угодно?

Райнер слегка покраснел, а Женни зажгла свечечку и написала несколько строчек к Лизе.

– Няня, милая! возьми извозчика, прокатайся, – сказала она Абрамовне.

– Куда это, матушка?

– Привези Лизу.

– Это в вертеп-то ехать!

Райнер и Женни засмеялись.

– Ну давай, давай съезжу, – отвечала старуха, через десять минут оделась и отправилась в вертеп.

В это время, шагах в тридцати не доходя дома, где жили Вязмитиновы, на тротуаре стоял Розанов с каким-то мещанином в калмыцком тулупе.

– Уморительный маскарад! – говорил Розанов тулупу.

– Именно уморительный, потому что умариваешься, как черт, – отвечал тулуп.

– И долго вы еще здесь проиграете?

– Нет: птица сейчас юркнула куда-то сюда. Сейчас вынырнет, а дома там его ждут.

– Да что это, вор, что ли?

– Какой вор! Иностранец по политическому делу: этих ловить нетрудно.

– А кто такой, если можно?

– Райнер какой-то.

– Черт его знает, не знаю, – отвечал Розанов и, пожав руку переодетого в тулуп, пошел, не торопясь, по улице и скрылся в воротах дома, где жили Вязмитиновы.

Райнер преспокойно сидел с Евгенией Петровной у печки в ее спальне, и они не заметили, как к ним через детскую вошел Розанов, поднявшийся по черной лестнице.

Войдя в спальню, Розанов торопливо пожал руку хозяйки и, тронув слегка за плечо Райнера, поманил его за собою в гостиную.

– Вас сейчас схватят, – сказал он без всяких обиняков и в сильном волнении.

– Меня? Кто меня схватит? – спросил, бледнея, Райнер.

– Известно, кто берет: полиция. Что вы сделали в это время, за что вас могут преследовать?

– Я, право, не знаю, – начал было Райнер, но тотчас же ударил себя в лоб и сказал: – ах боже мой! верно, эта бумага, которую я писал к полякам.

Он вкратце рассказал известную нам историю, поскольку она относилась к нему.

Подозрения его были верны: его выдавала известная нам записка, представленная в полицейский квартал городовым, поднявшим бумажник Красина.

– Кончено: спасенья нет, – произнес Розанов.

– Господи! к счастию, вы так неосторожно говорили, что я поневоле все слышала, – сказала, входя в гостиную, Вязмитинова. – Говорите, в чем дело, может быть, что-нибудь придумаем.

– Нечего придумывать, когда полиция следит его по пятам и у вашего дома люди.

– Боже мой! Я поеду, отыщу моего мужа, а вы подождите здесь. Я буду просить мужа сделать все, что можно.

Розанов махнул рукой.

– Муж ваш не может ничего сделать, да и не станет ничего делать. Кто возьмет на себя такие хлопоты? Это не о месте по службе попросить.

Над дверью громко раздался звонок и, жалобно звеня, закачался на дрожащей пружине.

Розанов и Женни остолбенели. Райнер встал совершенно спокойный и поправил свои длинные русые волосы.

– Муж! – прошептала Женни.

– Полиция! – произнес еще тише Розанов.

– Бегите задним ходом, – захлебываясь, прошептала Женни и, посадив на кушетку ребенка, дернула Райнера за руку в свою спальню.

– Невозможно! – остановил их Розанов, – там ваши люди: вы его не спасете, а всех запутаете.

Ребенок, оставленный на диване в пустой гостиной, заплакал, а над дверью раздался второй звонок вдвое громче прежнего.

За детскою послышались шаги горничной.

– Сюда! – кликнула Женни и, схватив Райнера за рукав, толкнула его за драпировку, закрывавшую ее кровать.

Девушка в то же мгновение пробежала через спальню и отперла дверь, над которою в это мгновение раздался уже третий звонок.