Дженни глядела в спину удаляющимся Максу и Шейну. Сердце сжалось у нее в груди.
— Дженни! — Саванна неожиданно выросла рядом. — Что происходит?
— Это долгая история, — сказала Дженни, все еще провожая взглядом мужчин. — Как дети?
— Христиан спит, а Билли помогает Райдеру ухаживать за лошадьми.
— Христиан? Так вы дали ему имя?
— Да. Он появился на свет под Рождество. Да и мои молитвы Бог услышал. Так что… Я не знаю, как ты, а я молилась тогда всю ночь…
— Христиан Мэлоун… Мне нравится.
— Это вообще-то Райдер придумал. Это производное от имени его матери — Кристина.
Кристина, подумала Дженни. Мать Шейна. Он ничего не говорил о матери, после того как узнал, что его родной отец — не Макс. Так много еще недосказанного…
— Пойдем, — сказала Саванна, подталкивая Дженни в гостиную. — Там на столе много чего осталось от обеда. — Она обняла Дженни за плечи. — Я так рада, что ты вернулась. Повеселимся на Рождество!
Они поговорили о том, где и как Шейн нашел ее, и потом, взяв с Саванны клятвенное обещание, что она не проговорится Райдеру и Джошу, Дженни поведала ей всю историю до конца.
— Шейн сказал, что сам им расскажет, — добавила она.
— Бедняжка Шейн. Ты только вообрази! В возрасте тридцати трех лет узнать, что твой отец… — Саванна боялась даже произнести это вслух. — Какая, должно быть, травма для него.
* * *
Дженни знала, что пятница была для Шейна сущим кошмаром. Они так увлеклись разговором в дороге, что она не догадалась спросить, как он себя чувствует. Да, она слышала по его голосу, что ему больно, плохо, но он убедил ее, что сейчас, когда они вместе, все хорошо, и она как дура верила!
Дженни думала о Шейне и Максе, которые сейчас говорили друг с другом там, в кабинете. Она принимала боль Шейна как свою боль. А потом еще будет Бак, потом — братья Шейна, или наполовину братья! Сколько проблем! У Дженни голова шла кругом. И если ей было не по себе, можно вообразить, как плохо Шейну.
Саванна подбросила дров в огонь, затем вернулась на диван и, прижавшись к Дженни, спросила шепотом:
— Ты ему сказала?
Дженни наконец поняла, что ее решение пока не говорить о беременности было правильным. Она покачала головой и только усилием воли удержалась, чтобы не уткнуться в плечо подруги и не заплакать. Ей так не хотелось садиться в самолет, потерять их навсегда… Хорошо, что не улетела. Тем не менее в их отношениях с Шейном далеко не все еще было ясно. И Шейн до сих пор не признался ей в любви. Он не хотел, чтоб она уезжала, — это так, но до признания и счастливого конца, о котором она мечтала, еще очень далеко.
Саванна погладила Дженни по спине. Подруги молча смотрели на огонь. Мысли Дженни перенеслись в кабинет, где сейчас находились Макс и Шейн. Она отчетливо представила себе лицо Макса, когда Шейн выложит ему все, что знает.
Макс побелел как полотно, челюсть его непроизвольно отвисла. Шейн почти физически чувствовал, какую боль он причинил отцу. Макс сидел рядом с ним около своего массивного стола, не на рабочем месте (за столом он выглядел намного солиднее и увереннее), а в сторонке. Сейчас он был каким-то беззащитным… и постаревшим. Таким Шейн никогда его не видел.
Когда Макс закрыл глаза, Шейн пожалел о сказанных словах. Теперь он уже сомневался, не лучше ли было оставить все как есть. В конце концов, у них хорошие отношения, нормальные отношения отца и сына. Может быть, не такие теплые, как хотелось бы, но… взаимное уважение, взаимная забота. А теперь? Зарастет ли когда-нибудь эта трещина?
Шейна начинало беспокоить тяжелое дыхание отца, да и вообще выглядел он неважно. Хуже, чем Шейн ожидал.
Макс тяжело встал со стула и, шаркая ногами, подошел к окну. Шейн не знал, что сказать, что предпринять. Он не узнавал своего отца. Его сильный, гордый отец был сейчас раздавлен, уничтожен. Плечи тряслись, голова опустилась на грудь, послышались сдавленные рыдания.
Шейн вскочил со стула, подбежал к отцу. Обнял его за плечи, судорожно выискивая в душе нужные слова. Он сам был на грани срыва.
— Отец… Это все чепуха. Ты мне отец, что бы там… И всегда будешь.
Макс повернулся к нему — сгорбленный, ссутупившийся, с дергающимся от боли, опустошенным лицом. Трясущимися руками он вцепился Шейну в плечи.
— Я всегда любил тебя, Шейн, как… — Он не мог больше говорить, молча притянул Шейна к себе и обнял его крепко-крепко, как никогда не обнимал. У Шейна защекотало в горле, он почувствовал влагу на щеках. Господи, как он любил Макса! И какую боль ему причинил!
Наконец Макс, отстранившись от Шейна, вымолвил:
— Я не мог сказать тебе. — Он вытер лицо и высморкался.
— Все нормально, папа.
— Я сам не знал. Только когда ты пошел в школу… Ты был тогда как Билли. Я не хотел тебе говорить…
Шейн мысленно перенесся в то лето, когда Бак взял его на ежегодную ярмарку сиу. Как он и предполагал раньше, все открылось в тот год, когда отец опять уехал в Энн-Арбор.
— Это было, конечно, очень эгоистично с моей стороны — не сказать тебе. — Макс опять высморкался. Он успокоился и выглядел сейчас гораздо лучше. — Ты имел право знать. Просто… я каждый раз откладывал, говорил себе: «В следующий раз, в следующий раз».
