Нексус - [44]

Я сказал все, что хотел. Вставая, я протянул руку мистеру Ларраби.

— Вы были очень добры.

— Подождите, — остановил меня мистер Ларраби. — Позвольте и мне высказаться.

Некоторое время он молча смотрел в окно, потом повернулся ко мне.

— Уверяю вас, вряд ли у одного человека из десяти тысяч хватило бы смелости или куража, чтобы заявиться ко мне с таким предложением. Даже не знаю, восхищаться вами или… Вот что… я ничего не решаю, могу только обещать, что не забуду вашей просьбы. Конечно, все откладывается до приезда мистера Хиггинботама. Только он может создать для вас новое место…

Немного поколебавшись, он продолжил свою речь.

— Но вот что я вам хочу сказать. Не смею утверждать, что я много знаю о писателях и литературе, но сдается мне, что только писатель мог говорить со мной так, как вы. Только у исключительной личности хватит смелости открыться человеку, занимающему мое положение. Я в долгу перед вами: с вашей помощью я почувствовал себя значительнее и лучше, чем привык ощущать. Возможно, вы действительно находитесь в таком отчаянном положении, как утверждаете, но в находчивости вам не откажешь. Такой человек не пропадет. Я вас так просто не забуду. Как бы все ни сложилось, надеюсь, вы и впредь будете видеть во мне друга. Но боюсь, через неделю вы и думать забудете о нашей беседе.

Я покраснел как рак. Встретить такое отношение было для меня приятнее, чем получить место в «Хобсон и Холбейн».

— Можно попросить вас об одном одолжении? — спросил я. — Вы меня очень обяжете, если согласитесь проводить до лифта.

— Что, возникли проблемы с Джимом?

— Выходит, он недружелюбен не только со мной?

Мистер Ларраби взял меня под руку.

— Его нельзя подпускать к лифту. Он совершенно непредсказуем. Но шеф не хочет расставаться с ним. Он ветеран войны и его дальний родственник. И еще угроза для окружающих.

Мистер Ларраби нажал кнопку, и лифт медленно поплыл вверх. Джим, как назвал мистер Ларраби маньяка, явно удивился, увидев нас вместе. На прощание мистер Ларраби еще раз пожал мне руку и произнес напутственные слова, явно предназначенные для ушей Джима:

— Будете в наших краях — непременно заходите. Может быть, в следующий раз нам удастся пообедать вместе. О деле не беспокойтесь, сегодня же напишу мистеру Хиггинботаму. Думаю, ваше предложение его заинтересует. До свидания!

— До свидания! — отозвался я. — И большое спасибо.

Лифт возобновил свое усталое движение — на этот раз вниз. Я неподвижно смотрел прямо вперед, изобразив на лице глубокую задумчивость. Однако в голове у меня вертелась только одна мысль: когда он взорвется? Интуитивно я чувствовал, что лифтер еще сильнее ненавидит меня — из-за того, что я его перехитрил. Я держался начеку, мучительно соображая, как себя вести… смогу ли вообще себя как-то вести?… если этот маньяк вдруг остановит лифт и набросится на меня? Но тот держался тише воды, ниже травы. Лифт остановился, дверца отъехала в сторону, и я вышел наружу… ни дать ни взять Пиноккио на негнущихся ногах.

В вестибюле никого не было. Я направился к выходу. Джим остался на своем посту у лифта. Вид у него был невозмутимый, словно ничего не произошло. Первоклассный актер — ничего не скажешь! На полпути к двери я остановился и, повинуясь внезапному порыву, повернул к лифту. По загадочному выражению лица Джима мне стало ясно, что он ждал такого поворота событий. По мере моего приближения его лицо становилось все более непроницаемым. Лифтер будто окаменел — или то была западня?

— За что вы меня ненавидите? — спросил я, глядя на него в упор.

— Никого я не ненавижу, — последовал неожиданный ответ. На его лице двигались только губы — даже зрачки застыли.

— Извините, — сказал я и собрался уходить.

— Я вас не ненавижу, — произнес он, внезапно оживая. — Мне вас жаль. Вам меня не одурачить. Это еще никому не удавалось.

Меня обуял ужас.

— О чем… вы? — проговорил я запинаясь.

— Нечего притворяться, — сказал Джим. — Прекрасно вы все понимаете.

У меня по спине забегали мурашки. Я был потрясен не меньше, чем если бы он представился ясновидящим и сказал, что может читать мои мысли как открытую книгу.

— Ну и что? — спросил я, сам поражаясь своему бесстыдству.

— Ступайте домой и приведите мозги в порядок — вот что!

Я был потрясен. Но то, что последовало дальше, было, если употребить определение мистера Ларраби, поистине «непредсказуемым».

В состоянии, близком к прострации, смотрел я, как лифтер закатал рукав, открыв моему взору уродливый шрам, а затем проделал то же самое с одной штаниной — там было шрамов побольше. Когда он расстегнул рубашку и обнажил грудь, я чуть не потерял сознание.

— Вот что мне пришлось пережить, чтобы поумнеть, — сказал он. — Ступайте домой и подумайте хорошенько. Идите же, а то поколочу!

Ему не пришлось повторять дважды. Я тут же повернул к двери, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать. Кто-то входил с улицы. Станет он меня бить при свидетелях или нет? Я шел, стараясь не убыстрять шаг, но ближе к двери все же сделал рывок.

Уф! На улице я бросил на тротуар кейс и закурил, обливаясь холодным потом. Что делать? Бежать отсюда опрометью, поджав хвост — постыдно. А возвращаться — равносильно самоубийству. Кем бы Джим ни был — ветераном войны или обыкновенным психом, я не сомневался, что свое обещание он сдержит. Самое главное —