Некрасов - [169]
Через несколько дней он рассказывает сестре: «Любезная сестра Анна, я уже четвертый раз путешествую в Гатчино… Боли меня не покидают; сто дней не спал по-человечески; облегчения бывают изредка — на полдня; а то сплошная мука. Ноги слабеют» (26 июля 1876 года).
Не зная, чем облегчить болезнь, еще не вполне разгаданную, Сергей Петрович Боткин предложил лечение крымским воздухом, теплом и виноградом. Эта мысль обрадовала больного. «Числа 24–25 августа я еду в Крым; там хорошая осень, и притом там будет доктор Боткин, едущий туда с государыней; еду по его совету, он надеется меня поправить» (15 августа 1876 года).
В Ялте они остановились в гостинице «Россия». Больной был очень доволен погодой и природой, ему стало немного легче. Он начал прогуливаться пешком, ездить с Зиной в экипаже в горы. Почти каждый день бывал у него доктор Боткин.
Приглашая сестру в Ялту, Некрасов писал: «…я в моем трудном положении нахожу минуты, когда море и здешняя природа вообще покоряют меня и утоляют. Выезжаю теперь по утрам каждый день, всего чаще в Орианду — это лучшее, что здесь пока видел; проходит в езде и прогулке от полутора до двух часов весьма приятно… Ноги плохи, сон дурен, но всё же я покрепче; кабы не проклятые боли — пропасть бы написал…» (19–21 сентября 1876 года).
Однако в Ялте он написал не так уж мало — здесь была почти завершена важнейшая часть поэмы «Кому на Руси жить хорошо» — «Пир на весь мир», посвященный С. П. Боткину. Это был настоящий подвиг. В «Пире» нет никаких следов болезни, усталости, наоборот, он поражает силой мысли, яркостью словесного мастерства. Это отмечали еще современники поэта. «…Поразительным является тот факт, — писал один из них (народник А. Г. Штанге), — что «Пир» написан полуживым человеком, над которым уже была занесена неумолимая рука смерти».
30 октября Некрасов возвратился домой. Временное улучшение исчезло. Доктор Белоголовый нашел «резкое похудание в теле» и усиление болей, теперь почти не прекращающихся. Больной не мог спать по нескольку ночей подряд, доходил до полного отчаяния и говорил о самоубийство. Салтыков, навестивший его в день приезда, писал Анненкову:
«…Воротился из Крыма Некрасов — совсем мертвый человек. Ни сна, ни аппетита — все пропало… Не проходит десяти минут без мучительнейших болей в кишках… Вы бы не узнали его, если б теперь увидели. Я был хорош, а он теперь — две капли воды большой осенний комар, едва передвигающий ноги» (1 ноября 1876 года).
К тяжелому состоянию больного присоединилась, по выражению Белоголового, «новая нравственная тревога»: он узнал, что цензура запретила «Пир на весь мир», который печатался в ноябрьской книжке «Отечественных записок». Поэт начал борьбу, пытаясь отстоять свое детище, выстраданное в буквальном смысле слова. Он искалечил текст правкой ради цензуры. Затем пригласил к себе председателя Петербургского цензурного комитета Петрова и битых два часа, несмотря на сильные боли, доказывал ему всю несообразность запрещения.
По словам присутствовавшей при этом Анны Алексеевны, автор разъяснял цензору чуть ли не каждую строчку, это подсмеиваясь над ним ядовито, то жестоко пробирая и его и всю клику». Петров терпеливо слушал, только пыхтел и отирал пот с лица, как после жаркой бани, и по временам мычал: «Да успокойтесь, Николай Алексеевич», или: «Вот поправитесь, переделаете, тогда и пройдет».
Переговоры не помогли. «Пир на весь мир» вырезали из вышедшей книжки журнала. Пои жизни автора он не увидел света.
После этой истории Некрасов встретил Белоголового такими горькими словами:
— Вот оно, наше ремесло литератора! Когда я начал свою литературную деятельность и написал первую свою вещь, то тотчас же встретился с ножницами. Прошло тридцать семь лет, и вот я, умирая, пишу свое последнее произведение — и опять сталкиваюсь с теми же ножницами!
Трагедию поэта, на пороге смерти вступившего в неравную борьбу с цензурой, хорошо раскрыл Салтыков в одном из писем к Анненкову: «…Этот человек, повитый и воспитанный цензурой, задумал и умереть под игом ее. Среди почти невозможных болей написал поэму, которую цензурам не замедлила вырезать из 11-го номера. Можете сами представить себе, какое впечатление должен был произвести этот храбрый поступок на умирающего человека» (25 октября 1876 года).
Ему становилось все хуже, и в начале нового, 1877 года он решил составить завещание. Свидетелями были Салтыков, Белоголовый и Елисеев. Душеприказчиками, то есть исполнителями завещания, умирающий назначил Александра Николаевича Еракова и присяжного поверенного Алексея Михайловича Унковского.
Согласно завещанию, все права на изданные и неизданные сочинения были переданы Анне Алексеевне; часть денег от продажи сочинений должна была получить семья Чернышевского. Камердинеру Василию Матвееву была назначена пожизненная пенсия (триста рублей в год, из доходов Анны Алексеевны); крестьянин Никанор Афанасьев, служивший у Некрасова, получил две тысячи рублей; Зинаиде Николаевне предоставлялось все движимое имущество в квартире на Литейном, а также имение Чудовская Лука, которое ей надлежало поделить пополам с Константином Алексеевичем; ему же были оставлены все ружья завещателя. Не забыта была и Авдотья Яковлевна.
