Некрасов - [28]

Через полчаса она выбежала с половины Некрасова вся в слезах. Василий, возившийся в передней, довольно ухмыльнулся, закрыв за ней дверь.

— Приходят и расстраивают только барина, — проворчал он вполголоса. — Подарок…

Авдотья Яковлевна быстро прошла в свою комнату, села перед туалетом и уронила голову на руки. Она долго плакала, думала о том, как тяжело жить, постоянно ссорясь и оскорбляя друг друга, вспоминала и никак не могла вспомнить — из-за чего они поссорились сегодня. И в конце концов решила: просто из-за того, что он перестал ее любить.

Она подняла голову и посмотрелась в зеркало. Заплаканное с опухшими глазами лицо ее показалось ей самой старым и некрасивым. Машинальным жестом она провела по лицу пуховкой с пудрой, пригладила гребенкой волосы, расправила сбившиеся кружева воротника.

В дверь постучали, и она, не глядя, сказала:

— Войдите!

В зеркало она видела, что вошел Некрасов. Он стоял у двери виноватый и смущенный и ждал, когда она заговорит с ним. Но она молчала и перебирала какие-то безделушки на туалете. Он заговорил первый, глухим, хрипловатым своим голосом:

— Прости меня, Дуся, за грубость и несправедливость. Право, пора нам перестать ссориться, мы уж стариками становимся, а все кипятимся, как в молодые годы.

Они помирились и долго сидели вдвоем, тихо разговаривая. Авдотья смотрела на поредевшие волосы своего друга, на его худое желтое лицо, усталые глаза, на морщины, пересекающие лоб.

«Действительно, старики, — подумала она. — Посторонние этого не замечают, а на самом деле это так… И несчастные, нелегко нам обоим жить».

Ей вдруг стало ужасно жалко себя, Некрасова, ребенка, который умер таким маленьким, и она снова тихонько заплакала. Некрасов не утешал ее. Он сидел молча и только ласково поглаживал ей руку, — ему и самому было невесело.

II

На половине Некрасова вторые сутки шла карточная игра. Оранжевые шторы были спущены, на столах горели свечи. Сам Некрасов не ложился совсем, а кое-кто из гостей вытягивался на часок на диване, а потом бегал в туалетную обливать голову холодной водой.

Сморенный усталостью Василий уже перестал следить за порядком в комнате, и на столах появились тарелки с остатками закусок, рюмки, куски хлеба. В пепельницах выросли груды окурков, табачный дым наполнил комнату, пепел серыми пятнами лежал на полу и на ковре.

— Как в кабаке, — брезгливо поморщилась Авдотья Яковлевна, заглянувшая сюда к концу второго дня.

Она вызвала Панаева для переговоров с человеком, пришедшим из типографии, и распекла Василия, задремавшего на стуле около медведицы.

Василий, встрепанный и бледный, мрачно посмотрел на нее и, нехотя взяв метелку, пошел убирать.

Некрасов играл удачно, — ни следа усталости не было заметно на его спокойном лице. Его партнер, молодой казанский помещик, нервничал и горячился, он спускал уже не первую тысячу, он был расстроен и с ненавистью посматривал на равнодушно обыгрывавшего его Некрасова.

Молодой помещик (звали его Петр Ильич) попал к Некрасову случайно. Он приехал в Петербург устраивать дела по опеке над поместьем малолетних племянников. Дальний его родственник оказался знакомым Некрасова, и Петр Ильич, заскучавший от хождения по присутственным местам, сказал, что с удовольствием перекинулся бы в картишки, привез его на Литейную.

Петр Ильич считал себя неплохим игроком. У себя в имении или в имении соседа, где в длинные осенние вечера собирались семейным кружком, он играл удачливей других. Правда, один раз его здорово обыграл офицер из стоявшего по соседству полка, но он считал это чистой случайностью и навсегда остался при убеждении, что офицер этот был шулер.

И сейчас, пристально глядя на руки Некрасова, Петр Ильич решил уже, что он передергивает, что у него наверное карты краплены. Но ничего подозрительного заметить он не мог; тонкие белые руки Некрасова легко тасовали и метали карты, движенья его были четки и спокойны, лицо серьезно и даже как будто доброжелательно.

Помещика все смущало в этой комнате: опущенные шторы и горящие свечи, — хотя на улице был день, — подозрительная профессия хозяина — писатель, редактор журнала, — незнакомая компания, нарядная красивая дама, появлявшаяся иногда в дверях. Родственник его, выигравший малую толику денег, давно ушел, а он остался, потому что в тот момент казалось, что счастье улыбнулось, что можно отыграться, да еще, пожалуй, и обыграть этого спокойного вежливого господина.

Некрасов прекрасно видел, как волновался и нервничал его партнер, он видел, с какой неохотой доставал он из кармана проигранные деньги, как боролись в его душе два непримиримые чувства — жадность и азарт. Ему не было жаль проигравшегося помещика. Напротив, растерянные его глаза, потное покрасневшее лицо, вздрагивающие руки, — все это было Некрасову противно. Сам он никогда не жалел проигранных денег, для игры у него были отложены специальные «карточные» деньги, которые он заранее обрекал на проигрыш и которые не имели значения в его бюджете. Конечно, выиграть было всегда приятно, но не из-за того, что денег становилось больше, а из-за ощущения победы, которое давал выигрыш. Это было приятно так же, как убить на охоте крупного, хитрого, доставшегося с трудом зверя.