Некий господин Пекельный - [44]

– Была там одна женщина, мы любили друг друга, точнее, занимались с ней любовью, что вовсе не одно и то же. И вот однажды посреди софийской улицы меня останавливают двое и говорят мне: “Вы Ромен Гари?” – “Да”. – “У нас есть кое-какие ваши фотографии, и мы хотим их вам отдать”. Идем в кафе, они показывают мне фотографии, на которых я голый вместе с той самой женщиной, на самом деле агентом милиции, тоже голой, нетрудно догадаться, в какой позе. “Да, – соглашаюсь, – пожалуй, отдайте”. Они дают мне снимки и в придачу говорят: “Конечно, мы могли бы раздобыть для вас и негативы, но за это вы обяжетесь оказывать нам некоторые услуги”. На это я им отвечаю: “Ну, вот что, господа, вы сняли меня, так сказать, в заключительной фазе. Поэтому на этой фотографии я выгляжу не лучшим образом, вид у меня довольно жалкий в смысле мужского достоинства. Если вы ее обнародуете, люди не будут знать, что это заключительная фаза, и могут подумать, что это начало и что я не оправдываю репутацию Франции и не достоин представлять свою страну за рубежом даже в этой сфере. Так что дайте мне второй шанс: выберем другую молодую женщину, лучше всего дочь вашего министра внутренних дел – а это была белокурая красотка, – и повторим сеанс, можете сами присутствовать в спальне и заснять все от и до. Идет?” Они промычали что-то невнятное, поднялись из-за столика и смылись, предоставив мне оплачивать счет.

Смех в студии, ведущий улыбается и продолжает:

– Потом вас переводят в Ла-Пас. Там вы узнаете, что вам присуждена Гонкуровская премия.

– Да, за “Корни неба”, я в этой книге заступался за слонов. Но напрасно – их все еще уничтожают по семьдесят тысяч голов каждый год. По случаю премии мне надарили множество подарков и в том числе, вы не поверите, статуэтку из слоновой кости.

– Не может быть!

– Да-да.

Потом заходит речь о жизни в Америке (Голливуд, Гари Купер, Кеннеди), но только не о Джин Сиберг (прошло всего четыре месяца, с тех пор как белокурый ангелок стал ангелом на небесах, где взамен жизни ей выдали перья, но окунать эти перья в чернильницу Гари не желает, не стоит и пытаться расспрашивать его об этом). Другое дело – его книги, тут – пожалуйста, задавайте любые вопросы. Почему вообще он их пишет? Потому что не хочет закончить как хамелеон. То есть как?

– Я родился в России, – объясняет Гари, – потом жил в Польше, рос во Франции, потом попал в Америку… У меня много лиц. Я как хамелеон: когда его сажают на красное, он становится красным, когда на синее – синим, на зеленом – зеленым, если же его сажают на шотландский плед, он становится сумасшедшим. Я не стал сумасшедшим, зато стал писателем. Каждый новый роман я пишу для того, чтобы прожить не свою, а чью-нибудь чужую жизнь.

– Что касается разных жизней, вы прожили их даже больше, чем обычно думают. (Гари застыл, в глазах его мелькает страх – вот сейчас, сейчас бомба взорвется.) Ведь вы подвизались еще и в кино. (Уф, ложная тревога.) Расскажите о ваших фильмах, – предлагает Пиво.

– Давайте лучше говорить о книгах.

– Ну ладно, – соглашается ведущий. – В последний раз вы были в этой студии четыре с лишним года тому назад, в июне 1975-го, когда вышел в свет роман “Дальше ваш билет недействителен”.

– Верно-верно. Это история про человека, который тяжело переживает потерю потенции. Один знаменитый критик похвалил меня за мужество, с которым я так правдиво все описал. Иначе говоря, мой герой-импотент – это я. Будь я циником, я бы сказал, что в сексуальном смысле это оказалось весьма полезным маневром: нашлось немало женщин, непременно желавших проверить, действительно ли “я” из романа – сам Ромен Гари, то есть правда это или нет, импотент я или нет. Некоторые были готовы прийти мне на помощь. “Это с другими у него не ладится, а со мной все получится!” А молоденькие девушки думали: “Вот и отлично, никакого риска, он будет мне папочкой”. И при желании я мог бы вволю попользоваться этой ситуацией. Но я этого не сделал.

Смех в студии, ведущий улыбается и объявляет торжественным тоном:

– Ну а теперь, Ромен Гари, я преподнесу вам сюрприз. Тут у нас за кулисами кое-кто дожидается своей очереди с самого начала передачи. (“Вот оно, – думает Гари. – Сейчас выйдет Поль”.) Вы хорошо его знаете. (“Все, мне конец”.) Это писатель, ему чуть больше тридцати, и он гонкуровский лауреат. (“Ну, точно. Мерзавец Пиво!”)

– Предупреждаю вас, – нервно говорит Гари, – если сюрприз мне не понравится, я уйду.

Из-за кулис выходит Патрик Модиано. Ему чуть больше тридцати (тридцать четыре года), он писатель (уже шесть романов) и гонкуровский лауреат (за “Улицу темных лавок” около года назад). Светлый костюм, рубашка голубая и без галстука. Пиво указывает ему на кресло, но он как-то медлит, озирается – не сбежать ли из студии, что-то я передумал, вы продолжайте передачу, только без меня. Все-таки он садится, и Пиво испускает беззвучный, но явный вздох облегчения (Модиано явился!), подхваченный Гари (Павлович не явился!).

– Насколько мне известно, – говорит Пиво, – вы очень любите Модиано.

– Да, для меня это Сен-Жон Перс, только в прозе, – отвечает Гари. – Я с удовольствием прочел его последний роман, где талант сквозит на каждой странице. Это потрясающе, такого еще не бывало. Это поэзия, созданная