Некама - [26]

Наконец появился Ашер, уже повеселевший, сунул Лее банковскую пачку пятидесятирублевок и паспорт: Нурмухаметова Мадина Рустамовна.

— Господи! — изумилась она. — Это кто ж запомнит-то такое?! С фотографии на нее смотрела отдаленно напоминающая ее женщина. Нет, похожа, похожа. Только имя надо выучить побыстрее.

— Надо запомнить! — однозначно сказал Ашер. — Я ж не жалуюсь, что я теперь Анвар Бахтиярович Халимов. Запоминай, Мадина, любимая племянница Анвара! — и захохотал свои дурацким смехом. Слава богу, все вернулось на круги своя, смеется, обнял ее, и совсем не дружески обнял!

— А теперь, свет очей моих, о, бриллиант в короне израильской армии, — продолжал ерничать майор. — Отправляемся мы с тобой с самого юга страны на самый ее север, на Северный Урал! Похоже, — добавил он уже серьезно, — что наш клиент ищет пути перехода через границу… Уж больно он в опасной близости от других стран шляется. Вот только что ему на Урале-то понадобилось, а? Ну выясним, мы всегда все выясняем…

— Откуда ты все это знаешь? — не выдержала Лея-Мадина.

— Хорошие люди помогли, подсказали, хорошие люди везде есть, — смеялся Ашер-Анвар.

СЕНТЯБРЬ 1951, БАД-НАУХАЙМ, ЗЕМЛЯ ГЕССЕН, БОЛЬНИЦА КИРКВАЛЬД

Скромный бухгалтер курортного комплекса Sprudelhof Гельмут Хессель почувствовал себя плохо — подскочило давление, сердце прихватило. Жил он одиноко, так что настоять, чтобы немедленно показаться врачу, было некому. Не было у него ни классической немецкой фрау с тяжелым взглядом и не менее тяжелым характером, не было и заботливой дочки, которая отвела бы папу к доктору. Так что старый Гельмут тянул до последнего, и когда не выдержал и поплелся к эскулапу, тот немедленно приказал его госпитализировать. Именно приказал: доктор раньше служил военным врачом, получил ранение на Западном фронте, попал в плен к американцам, быстро был вылечен и отправлен восвояси, в родной Бад-Наухайм.

А вот неприметный серый человек в очках, предъявивший документы на имя Гельмута Хесселя, появился в Бад-Наухайме только после войны — в 1949 году, когда денацификация уже прошла, так что без проблем устроился на работу. Дотошный, приветливый, но не слишком разговорчивый вдовец (знакомым он объяснял, что потерял семью во время бомбежки в Гамбурге), внимания к себе не привлекал, держался в тени, мог позволить себе выпить с сослуживцами пива — вот и все развлечения. Дамы, конечно, обращали на него внимание — одинокий мужчина при том дефиците сильного пола, что еще долгие годы ощущался в городе после войны, просто обязан был вызвать матримониальные чувства. Но герр Хессель был исключительно вежлив — и все. Разочарованные дамы придумали в качестве объяснения романтическую историю о единственной на всю жизнь любви очкастого бухгалтера к погибшим жене и детям, немного пожалели его, но потом бросили попытки заставить его свить семейное гнездышко. Herr Unmöglich — «господин Невозможно» прозвали дамы неприступного бухгалтера и отстали.

За два года господин Хессель ни разу не опоздал на работу, ни разу не ушел домой на минуту позже конца рабочего времени, ни разу не брал отпуск по болезни, да и вообще отпуск («На что это мне? Куда мне ехать? Да я и не устаю, люблю свою работу» — отнекивался он, когда предлагали недельку отдохнуть), не увлекался ни рыбалкой, ни охотой, вообще ничем, так что город и не заметил бы существования скромного бухгалтера, если бы тот не загремел в больницу. Да и тогда не заметил бы, если бы не странные обстоятельства.

Военный доктор, который в отличие от Хесселя был бабник и выпивоха, нашел у Гельмута целый букет болезней, немедленно уложил его в отдельную палату, прописал капельницы с магнезией (очень болезненные!) и отправился домой, готовиться к визиту симпатичной медсестры, с которой встречался каждый субботний вечер.

Больница в субботу пустела. Капельница капала медленно, а вот чувствовал себя при этом почтенный бюргер преотвратительно — лучше не становилось, появилось сильное головокружение, подташнивало, да что там подташнивало — герр Хессель еле сдерживал позывы! Неприятная штука магнезия.

Поэтому, когда в палату вошел молодой человек в маске и белом халате, бухгалтер сразу пожаловался на плохое самочувствие и попросил заменить магнезию на что-нибудь другое. Молодой человек, из-под маски которого виднелся длинный шрам — впрочем, кто после этой войны остался без шрамов! — согласно кивнул, зажал провод капельницы, поменял банку на крючке, затем ослабил зажим.

— Так лучше, герр гауптштурмфюрер? — с тяжелым акцентом поинтересовался молодой человек. — Я специально сделал помедленней, чтобы вы смогли как следует все прочувствовать.

Хассель вздрогнул и уставился на санитара. Ему стремительно становилось все хуже и хуже, сердце начало колотиться как бешеное, изо рта пошла пена. А самое главное — было непонятно: как? Как он узнал?

— Плохо вам? — участливо поинтересовался юноша. — Да, я вижу, вам не по себе. А ведь представляете, герр гауптштурмфюрер Эрнст Радигер, точно такие же муки испытывали дети, которым вы кололи бензин в вену. Я тоже хочу внимательно посмотреть, как быстро вы отдадите концы. Как и вы смотрели на умирающих детей в Дахау. Все это ради науки, герр гауптштурмфюрер! Не обессудьте! Вам ведь сейчас намного легче стало от этой мысли?