Неизвестный венецианец - [33]

— Это не помешает, — улыбнулся Брунетти.

— Спасибо, но ты, ей-богу, зря, — проворчал Падовани, прекрасно зная, что к ужину не полагается являться с пустыми руками — это неприлично. — Располагайся. Я мигом. Только посмотрю, как там ужин. Если ты захочешь коктейль, то имей в виду, что лед у меня готов.

И он скрылся за дверью из цветного стекла, где находилась кухня. Вскоре оттуда послышался звон кастрюль, тарелок и журчание воды. Брунетти продолжил осмотр. Комната была великолепна. Ему даже стало не по себе, когда он заметил перед камином черный полукруг, который прожгли искры в превосходном паркете мореного дуба. Вообще-то он придерживался мнения, что аккуратностью можно пренебречь ради комфорта, но испорченной красоты все равно было жаль. На каминной полке выстроились керамические статуэтки персонажей Commedia dell'Arte. Две стены занимали картины всех подряд жанров и направлений, но подобранные так, что при взгляде на них глаза положительно разбегались. Каждая была не более и не менее как шедевр, сражавшийся за внимание зрителя с соседними. Острота этого соревнования наводила на мысль, что Падовани все-таки большой спец по части живописи. Брунетти отметил одного Гуттузо, которого не любил, и Моранди, который ему наоборот, нравился. Также были три работы Ферруцци, отдававшие должное красотам города, и слева от камина — небольшая Мадонна, явно флорентийская, пятнадцатого, вероятно, века, с обожанием глядящая на уродливого младенца. У Брунетти и Паолы была одна общая тайная страсть: в течение многих лет они искали самого безобразного Христа-младенца в европейском искусстве. Пока что титул удерживал один особенно мерзкий карапуз из зала номер 13 в Пинакотеке Сиены. Этому же, хоть он был и не красавец, до того было далеко. Вдоль одной из стен тянулась резная полка, бывшая некогда деталью гардероба или буфета. На ней стояли расписные глиняные плошки, чей декор — яркий геометрический орнамент и арабская вязь — говорил об их несомненно исламском происхождении.

Открылась дверь, и в комнату вошел Падовани:

— Коктейль?

— Нет, спасибо, лучше вина. Слишком жарко.

— Понимаю. Последние три года я не приезжал сюда летом и уже успел позабыть, каково это тут бывает. Ночью на той стороне Большого Канала совсем дышать нечем от вони.

— А здесь?

— Нет, канал Джудекка, наверное, глубже, или там течение, или еще что-нибудь. Запаха почти нет. Пока, во всяком случае. Но если они не перестанут расширять каналы, чтобы могли проходить эти… как их? танкеры, то неизвестно, чем дело кончится для лагуны.

Продолжая говорить, Падовани прошел к длинному деревянному столу, накрытому на двоих, взял стоявшую там откупоренную заранее бутылку «Дольчетто» и наполнил бокалы.

— Вот говорят, что город затопит или приключится еще какая-нибудь природная катастрофа. А я верю, что все будет иначе. — Он подал бокал Брунетти.

— И что же будет? — спросил Брунетти и пригубил вино — вино было отличное.

— Мне кажется, что раз мы отравили воду, то процесс гниения уже не остановить. А поскольку лагуна — это часть Адриатики, которая сама часть Средиземного моря, которое… ну и так далее, ты понимаешь. Короче, вонь такая поднимется, что нам всем придется либо сматываться из города, либо засыпать каналы. Но без них не будет Венеции.

Это был один из новейших прогнозов на будущее, и не менее удручающий, чем те, что ему приходилось слышать ранее. Он не знал, верить им или не верить. Все вокруг говорили о надвигающейся и неминуемой гибели Венеции, однако цены на жилье удваивались каждые пять лет, арендная плата росла еще быстрее, так что людям с обычным средним достатком жизнь в Венеции становилась не по карману. Чума ли, крестовые походы, войны, дурные запахи — торговцы недвижимостью из всего извлекали выгоду. И это, возможно, был залог вечного существования Венеции.

— Все готово, — сказал Падовани, усаживаясь в глубокое кресло. — Осталось только забросить в воду пасту. Кстати, пока она будет вариться, у меня будет время подумать. Дай мне тему для размышлений.

Брунетти опустился на диван напротив, глотнул вина и сказал, тщательно подбирая слова:

— У меня есть подозрения насчет связи Сантомауро с трансвеститом, который живет и, очевидно, работает в Местре.

— О какого рода связи? — деловито осведомился Падовани.

— О сексуальной связи. Но он утверждает, что он просто адвокат этого типа.

— Одно другому не мешает, не правда ли?

— Нет. Но я застал его в квартире молодого человека, и он не дал мне его расспросить.

— Кто кого не дал расспросить?

— Сантомауро — этого парня.

— Понятно, — кивнул Падовани и пригубил вино. — И это все?

— Второй человек, имя которого я упоминал, Леонардо Маскари, в понедельник был обнаружен мертвым на пустыре под Местре.

— Тоже трансвестит?

— Вроде бы.

— Ну и какая тут связь?

— Этот парень, клиент Сантомауро, узнал Маскари на фотографии, хотя и не сознался в этом.

— Откуда ты знаешь?

— Поверь мне, Дамиано, я знаю. Я достаточно повидал таких, как он, я не могу ошибаться. Он узнал Маскари, но сделал вид, что нет.

— Как его зовут?

— Я не вправе открывать его имени.

— Ах, Гвидо, — укоризненно воскликнул Падовани и подался вперед со своего кресла, — у меня есть несколько знакомых мальчиков из Местре. Раньше у меня их было больше. Раз уж я твой консультант по делам гомосексуалистов, — он произнес это без тени иронии или осуждения, — я должен знать его имя, иначе я не смогу ничем тебе помочь. Я обещаю, что сохраню его в тайне. — Брунетти молчал. — Гвидо, это ты мне позвонил, а не я тебе. — Падовани поднялся. — Пойду положу пасту. Пятнадцать минут, и ужин готов.