Неизвестный Линкольн - [57]

За день до церемонии президент прибыл в Геттисберг. Маленький городок был наполнен гостями до отказа: население из тысячи трехсот жителей на два дня выросло до тридцати тысяч. Но лишь малая часть приезжих смогла найти ночлег, остальные разместились вдоль улиц по всему городу, и вскоре все тротуары были заполнены. Погода была прекрасна: ночью небо было ясным, а яркая полная луна светила свысока, сотни людей, взявшись рука об руку, всю ночь маршировали по грязным улицам, напевая: «Тело Джона Брауна разлагается в гробу…»

Весь вечер Линкольн потратил на то, чтобы придать своему выступлению «другой оттенок». К одиннадцати он отправился в соседний дом, где остановился секретарь Сьюард, и прочел ему свою речь для критики. Утром после завтрака он продолжил работу над речью до тех пор, пока стук в дверь не напомнил ему, что пора уже занять свое место на кладбище, во главе памятной процессии. В первые минуты церемонии Линкольн сидел прямо, но вскоре его тело поползло в кресле, голова наклонилась к груди, а длинные руки неподвижно висели по сторонам… Он был погружен в мысли о своей незначительной речи и пытался придать ей «другой оттенок».

Специально приглашенный оратор мероприятия Эдуард Эверетт допустил в Геттисберге два промаха, оба грубые и неуместные: прибыл он с опозданием на целый час, а после выступал долгих два часа.

Президент, заранее прочитавший выступление Эверетта, понял, что тот уже близок к концу, и пришло его время. В какой-то момент ему показалось, что он не в полной мере к этому готов: встал с места нервно, шатаясь в кресле, тут же вынул свою рукопись из кармана пиджака, надел старомодные очки и быстренько освежил память. Затем прошел вперед с бумажками в руках и спустя две минуты закончил свое послание.

Осознала ли его аудитория, что в этот спокойный ноябрьский полдень они слушали величайшую речь, которая была произнесена устами человека до той поры? Конечно — нет. Многие были там только ради любопытства: они никогда не слышали и не видели президента Соединенных Штатов. Люди вставали на цыпочки, чтобы посмотреть на него, и удивлялись, обнаружив, что у такого высокого человека такой тонкий голос, и что он говорит с южным акцентом. Многие не знали, что Линкольн родился в Кентукки и сохранил диалект своего родного штата.

К тому времени, когда всем казалось, что он заканчивает вступление, и вот-вот перейдет к основной части своего послания, президент сел обратно на свое место. Что?! Он что-то забыл? Или это было все, что он хотел сказать? Люди были слишком удивлены и разочарованы, чтобы аплодировать.

Много лет тому назад в Индиане Линкольн пытался вскопать землю заржавевшей лопатой, но грязь прилипла к его отвалу и затруднила работу. «Это не сойдет», — сказал он. В то время люди часто говорили эту фразу, и до конца своих дней, желая указать на какую-то неудачу, президент часто впадал во фразеологию пшеничных полей. И после этого выступления, обращаясь к Уорду Леману, он произнес: «Эта речь была полным провалом — она не сошла. Люди разочарованы». И он был прав: разочарованы были все, включая Эдуарда Эверетта и секретаря Сьюарда, сидевших рядом с ним. Они оба считали, что он плачевно провалился и даже жалели его. А сам президент был огорчен настолько, что у него началась дикая головная боль. На пути в Вашингтон он лежал в гостевом вагоне поезда с намоченной холодной водой головой. И до конца своих дней думал, что в Геттисберге он потерпел ужасную неудачу. И если учесть моментальный эффект его речи, то это было именно так.

С присущей ему скромностью Линкольн искренне надеялся, что мир не долго будет помнить то, что он там говорил, но никогда не забудет подвиги павших там храбрецов. И как бы он удивился, узнав, что его речь, которая «не сошла» в Геттисберге, человечество помнит до сих пор! И насколько был бы поражен, обнаружив, что те десять бессмертных предложений, произнесенные им, будут храниться с тех пор как литературные сокровища даже спустя века, когда Гражданская война давно уже будет забыта.

Геттисбергское послание Линкольна — это не просто речь: это Божественное проявление редчайшей сущности, страданиями возвышенной до величия. Это бессознательное стихотворение в прозе волшебной красоты, и глубокие вращения эпических строк.

«Прошло восемьдесят семь лет с тех пор, как отцы наши основали на этом континенте новую нацию, своим рождением обязанную свободе и посвятившую себя доказательству того, что все люди рождены равными. Сейчас мы проходим великое испытание Гражданской войной, которая решит, способна ли устоять эта нация или любая другая, подобная ей по рождению или по призванию. Мы сошлись на великом поле битвы этой войны. Мы пришли, чтобы освятить часть этой земли — последнее пристанище тех, кто отдал свои жизни ради существования этой нации. Само по себе это вполне уместно и достойно. Но по-настоящему мы не можем освятить, мы не можем благословить, мы не можем почитать эту землю. Отважные люди, живые и павшие, сражавшиеся здесь, уже совершили обряд такого освящения, и не в наших слабых силах что-либо добавить или убавить. Мир едва ли заметит или надолго запомнит то, что мы здесь говорим, но он не сможет забыть того, что совершили здесь они. Скорее, это нам следует посвятить себя завершению начатого ими дела, ради которого до нас с таким благородством боролись те, кто здесь сражался. Это нам следует посвятить себя великой задаче, все еще стоящей перед нами, следует перенять у тех высокочтимых жертв еще большую приверженность тому делу, которому они до последнего и без колебаний были верны, следует наполниться уверенностью, что они пали не зря, что наша нация с Божьей помощью возродится свободной и что власть народа волей народа и во имя народа не исчезнет с лица Земли».