Неизвестный Линкольн - [50]

Впервые Линкольн и Стэнтон встретились во время судебного процесса по патенту, где они вместе с Джорджом Хардингом из Филадельфии представляли ответчика. За несколько минут Линкольн изучил суть дела и с невиданным трудолюбием приготовил тщательную речь. Но Стэнтон и Хардинг стыдились его и презрительно вытолкнули в сторону, не позволив сказать ни слова во время всего процесса. Линкольн отдал им копию своей речи, но, будучи уверенными, что это просто мусор, партнеры не соизволили даже посмотреть на нее. Более того, они даже не ходили вместе с Линкольном в суд, не приглашали его к себе в кабинет, не садились с ним есть за одним столом и попросту считали его отбросом общества, что и показывают слова Стэнтона, которые тот произнес в присутствии Линкольна: «Я не хочу иметь ничего общего с такой проклятой, неуклюжей и длиннорукой обезьяной, как эта. Если я не могу иметь джентльмена по внешности в качестве партнера в этом процессе, то просто выйду из него».

«Со мной еще никто так грубо не обращался, как этот человек — Стэнтон», — сказал Линкольн и, вернувшись домой, в очередной раз погрузился в глубокую меланхолию. После президентства ненависть и презрение Стэнтона к Линкольну только умножились: он называл его «случайным глупцом» и утверждал, что тот совершенно не способен руководить правительством и должен быть изгнан военным диктатором. Раз за разом Стэнтон повторял, что биолог Ду Шалью попросту совершил глупость, отправившись в Африку для наблюдения за гориллой, когда настоящий горилла в настоящий момент сидит в Белом доме, царапая себя. А в своих письмах к Бьюкенену выражался о президенте так оскорбительно, что их не допускают к печати.

Спустя десять месяцев после вступления Линкольна в должность, разразился национальный скандал: «Правительство ограблено! Миллионы потеряны! Охотники за наживой! Мошеннические военные контракты!» — обвинения, подобные этим, охватили всю страну. Вдобавок этому Линкольн и секретарь по военным делам Саймон Кэмерон имели глубокие разногласия по вопросу вооружения рабов, в итоге президент попросил Кэмерона уйти в отставку. Нужен был новый человек, чтобы руководить военным департаментом, и он отлично знал, что будущее страны во многом будет зависеть от его выбора, но вместе с тем отлично знал и этого человека, насчет которого сказал друзьям следующее: «Я настроил весь свой ум на то, чтобы подавить всю мою гордость, а может быть, и самоуважение и назначить Стэнтона секретарем по военным делам». И наверняка это — самое мудрое назначение, сделанное Линкольном когда-либо. Стэнтон стоял у своего рабочего стола в военном департаменте, как неутихающая буря в штанах, охватившая клерков, которые, словно восточные рабы, дрожали перед своим пашой. Будучи наполненным бешеной яростью к хвастливым, некомпетентным, разгуливающим без дела офицерам, наводнившим всю армию, он работал день и ночь, ел и спал в офисе, отказываясь идти домой, буквально терзая их направо и налево. Бранясь и ругаясь, выгонял надоедливых конгрессменов и начал самую настоящую безжалостную войну против недобросовестных поставщиков: нарушал и игнорировал конституцию, арестовывал даже генералов и держал их в тюрьмах без суда и следствия несколько месяцев подряд, давал уроки Макклеллану так, словно он сам руководил войском, и объявил, что тот обязан воевать, поклялся, что «шампанское и устрицы на Потомаке будут прекращены», захватил все железнодорожные пути, установил контроль над всеми телеграфными линиями и заставил даже Линкольна получать и отправлять все свои телеграммы через военный департамент, взял в свои руки командование всеми войсками и не позволял не единому приказу Гранта пройти через контору генерал-адъютанта без его одобрения…

Долгие годы Стэнтон страдал от головной боли, астмы и несварения, но, несмотря на это, гонялся, словно динамо, одержимый только одной страстью — резать, бить и стрелять до тех пор, пока Юг не вернется в Союз. И Линкольн был готов вынести все, дабы достичь этой цели.

Как-то один из конгрессменов убедил президента подписать приказ о передислокации нескольких военных частей и, поспешив в военный департамент, поставил этот самый приказ на рабочий стол Стэнтона. Тот, в свою очередь, в очень грубой форме отказался сделать это: «Вы забываете, что у меня есть приказ президента!» — возразил политик. На что Стэнтон ответил: «Если президент дал вам такой приказ, значит, он — тупой идиот». Конгрессмен тут же вернулся к Линкольну, ожидая, что он в ярости вышвырнет секретаря по военным делам к черту. Но, выслушав историю до конца, президент ответил со светящимися глазами: «Если Стэнтон считает, что я тупой идиот, то я должен им быть, поскольку он почти всегда прав. Я сейчас же пойду к нему лично». Во время визита Стэнтон убедил его, что приказ является большой ошибкой, и Линкольн тут же отозвал его.

Осознав, что Стэнтон жестоко пересекает любое вмешательство, президент в основном оставлял его в покое и как-то сказал по этому поводу: «Я не могу добавить хлопот мистеру Стэнтону. Его пост является самым трудным в мире: тысячи военных проклинают его за то, что их не повышают, еще тысячи — за то, что их не назначают на желаемую должность. Давление на него нескончаемо и неизмеримо велико. Он — словно скала на берегу нашего национального океана, о которую волны не стихая бьются и отступают, бьются и отступают. Он постоянно сражается против неспокойных вод, не давая им завоевать и наводнить страну. Я не вижу, как он спасается и как до сих пор не разбился на куски, но без него — буду уничтожен».