Неизвестный Булгаков. На свидании с сатаной - [27]

А Высоцкий? Его талант ведь, кроме всего прочего, впервые вынес блатную романтику и жлобство на большие аудитории. В те времена «развитого социализма» цеховики и начальники приисковых артелей еще не были назначены миллиардерами, еще не стали спонсорами, но с богемой уже общались. Перепив водки, передавали богатый жизненный опыт: «Понял я, что в милиции делала моя с первого взгляда любовь…» И сиротские слезы текли по мужественным щекам — сначала рассказчиков, а потом — слушателей Высоцкого. Автор вроде как иронизировал. Но — не без симпатии. Какой истерический характер носило поклонение ему! Теперь его знакомые пишут такие вещи: «С полной ответственностью за свои слова утверждаю, что Володя мог общаться с какими-то потусторонними силами, о которых знал только он» (Перевозчиков В. Правда смертного часа. М., 2000). И вот жутковатые слова самого Высоцкого. Они — все о том же:

Меня опять ударило в озноб,

Грохочет сердце, словно в бочке камень.

Во мне живет мохнатый злобный жлоб

С мозолистыми цепкими руками…

Он ждет, когда закончу свой виток,

Моей рукою выведет он строчку, —

И стану я расчетлив и жесток,

И всех продам — гуртом и в одиночку.

Кошмар! Цветаева называла это «атрофией совести». Однако каково стихотворное разоблачение беса! В нем «мохнатый гений» никак не был заинтересован. Эти строки могли быть написаны Высоцким только вопреки ему. Что ж, крещение и молитвы предков способны духовно помочь даже неверующему человеку.

И вот он стоит на Ваганьковском кладбище. Успел ли в «гости к Богу» на бронзовых конях? Над его головой — гитара. Словно нимб.

В подмене христианской духовности душевным неоязычеством каждый из названных авторов сыграл свою роль. И за это получил «бесовское красноречие». Ефрем Сирин писал, что страшный змей влагает в нас мудрость побеждать словом тех, кто хочет нас исправить, и оттого грех умножается, не имея сопротивления себе.

Ко всем перечисленным литераторам, ученым относится сказанное святителем Григорием Паламой: безбожный ум становится демоноподобным. Человек бросается на приманки ада буквально очертя голову. Обуянный мрачной силой ум начинает темнить, морочить окружающих. Это происходит, когда отсутствует молитва, особое состояние сознания. (Молитва ведь освящает знание. Просеивает его, оставляя лишь то, что действительно необходимо для спасения. А в противном случае, как говорил старец Паисий Афонский, если человек не пользуется умом сам, им пользуется диавол.) И вместо со-знания с Богом приходит со-знание с бесом. Только когда обращаешься за помощью к Господу, у тебя, по словам старца Силуана, «ум с умом борется». Твой ум — с куда более изощренным умом того самого жлоба. Своими «мозолистыми цепкими руками» он цепляется за душу до последнего — но есть Сила, способная разжать его объятия.

И Горький поклонился…

После страшного, самоубийственного опыта Алексей Максимович, как и Гёте, вроде бы всячески сторонился мистики. Горький словно старался убедить Пешкова, что «черт» — это не реальное чудище с мохнатыми лапами. Произнести слово на букву «ч» — все равно что чихнуть. На протяжении всей своей жизни писатель постоянно «чертыхался».

Конечно, он не верил, что само это слово тут же обращает внимание рогатого к тому, кто позвал его. Православные люди употребляют слово «бес». Но наш антигерой не был православным. Вот и получалось: Пешков поминал лукавого, а Горький хихикал про себя: да здесь я, здесь… Главная шутка диавола, как известно, в том и состоит: доказать, будто его не существует.

«Понятие «черт» имело у Пешкова множество оттенков. Но чаще всего это были слова ласкательные. «Черти лысые», «черти драповые», «черти вы эдакие», «черт знает как здорово» — вот обычный способ употребления слово «черт» (Басинский П. Горький. М., 2006, с. 97).

Можно представить себе, как молодой писатель, оставшись один, достает иногда с полки спрятанный между книгами заветный портрет… Долго смотрит на него… Может быть, даже разговаривает с ним? О чем-то просит?

«Два ранних рассказа Горького называются «О черте» и «Еще о черте», в них черт является писателю. Рассказы носят, скорее всего, фельетонный характер, но названия их говорят за себя. Как и имя главного персонажа пьесы «На дне» Сатина (Сатана)…»

Пленивший Пешкова «фанатик знания» после смерти своего подопечного подшутил. Содержание черепной коробки «великого человека» было отправлено для изучения в Институт мозга. Да, мозг Пешкова все-таки «взрезали». Применили метод знаменитого профессора Вирхова. Наставляя студентов-медиков в своей «Технике вскрытия», принятой как учебник патологической анатомии по всем мире, Вирхов описал вскрытие головного мозга в поэтическом ключе — как операцию, которая превращает мозг в открытую книгу. Мозг (писал Вирхов) следует рассекать таким образом, чтобы «он напоминал книгу, страницы которой можно открыть то тут, то там или даже «перелистывать», а затем опять сложить. Пешков был «прочитан», и ничего особенного найдено в нем не было.

В одном из лучших своих произведений, книге «Заметки из дневника», Горький рассказывает (или выдумывает) о встрече с неким колдуном-горбуном, который представлял себе весь мир состоящим из чертей, как из атомов» (Острецов В. Масонство, культура и русская история. М., 1998, с. 98–99).