Неизвестные в доме - [51]

В восемь часов утра по улицам снова двинулся кортеж, мужчины, женщины группами стекались к зданию суда, люди узнавали своих соседей по скамьям и если еще не раскланивались, то уже обменивались неопределенно любезными улыбками.

Эмиль был все в той же синей паре, в том же галстуке. Вид у него был более замкнутый, чем накануне, возможно, потому, что он очень устал.

А Джо Боксера Лурса не обнаружил в комнате свидетелей, хотя ему полагалось бы находиться там, ибо сегодня утром была его очередь.

- Суд идет!

"...следующий свидетель... говорите правду... правду... спода... сяжные..."

Допрашивали Дайа, в коричневом костюме, с веснушчатым лицом, с коротко подстриженными, как у новобранца, волосами. Этот ничего не воспринимал трагически, и, должно быть, в зале сидело немало его приятелей, так как он то и дело оборачивался и все подмигивал кому-то.

- Вы работаете в колбасной у вашего отца и на следствии показали, что несколько раз вам случалось брать из кладовой окорока.

И парень хвастливо подтвердил:

- Если бы я сам об этом не сказал, никто бы в жизни не заметил.

- Вы также брали деньги из кассы?

- Как будто другие стесняются!..

- Простите, не понимаю.

- Я говорю, что все берут из кассы. Отец, дядя.

- По-моему, ваш отец...

- Никогда счет не сходился, каждый вечер мать орала. Какая разница, чуть меньше, чуть больше!..

- Вы познакомились с обвиняемым в "Боксинг-баре" в тот вечер, когда произошел несчастный случай...

Вдруг Лурса вздрогнул. Какой-то человек, добравшийся только до третьего ряда, и, видимо, безнадежно застрявший, так как адвокаты в мантиях загородили все проходы, делал ему отчаянные знаки.

Лурса его не знал. Человек еще молодой и, по-видимому, принадлежащий к окружению Джо Боксера.

Лурса встал и направился к нему.

- Срочное дело! - шепнул незнакомец, протягивая через плечи адвокатов смятый конверт.

И пока продолжался допрос колбасника, Лурса, вернувшись на свое место, прочитал записку, но даже бровью не повел, чувствуя на себе тревожный взгляд Рожиссара.

"Я их нашел. С нашей стороны было бы не особенно шикарно втягивать их в это дело, так как Жэн, оказывается, кое в чем замешан, а я и не знал. Я пристал к Адели, и она сказала мне, кто он. Это Люска. Это он пришил голубчика. Найдите возможность его присобачить, не подводя девчонку.

Я в комнате свидетелей. Но ни слова никому. Вы обещали мне все делать честно!"

Председательствующий вытянул голову, стараясь разглядеть лицо Лурса. Казалось, бедняга со своим массивным подбородком и ртом, словно прорезанным ударом сабли, сардонически смеется.

- Не хотите ли вы, мэтр?..

- Простите, вопросов не имею.

- А вы, господин прокурор?

- Вопросов не имею. Возможно, было бы разумнее для ускорения хода дела и чтобы не злоупотреблять терпением господ присяжных...

- ... следующий свидетель...

Еще один взгляд через головы судей на окончательно пришибленного Эмиля Маню.

- Эфраим Люска, называемый Жюстеном... клянитесь... всю правду... скажите: клянусь... обернитесь... господам присяжным... Вы познакомились с подсудимым... Простите. Из дела явствует, что вы знали его очень давно, коль скоро вы вместе учились в школе...

Печка дымила. Дым бил прямо в лицо девятого присяжного, ел ему глаза, и присяжный отмахивался носовым платком.

Лурса, положив локти на стол, уткнув подбородок в ладони, прикрыл глаза и не шевелился.

Стоявшие с ним рядом в глубине зала его не знали. Возможно, они смутно догадывались, что принадлежит он к той породе людей, что лежат прямо на полу в коридорах ночных поездов, на вокзалах, терпеливо ждут в полицейском участке, пристроившись на самом краешке скамейки, или безуспешно пытаются объясниться с гостями на невозможном французском языке; к тем, кого высаживают на границах, на кого покрикивает начальство, и, быть может, именно поэтому у них обычно красные, испуганные, как у серны, глаза.

Возможно, просто потому, что от его вельветовой куртки дурно пахло, все его сторонились? А он, казалось, ничего не замечал. Он смотрел прямо перед собой не то вдохновенно, не то ошалело, терпеливо снося толчки соседей то справа, то слева. Лицо его украшали пышные висячие усы-с такими усами изображали до войны на картинках болгар; его нетрудно было представить себе в каком-нибудь национальном костюме, с металлическими пуговицами из золотых монет на куртке, в фасонных сапожках, с серьгой в ухе, с бичом в руке.

А вот бедняга председательствующий Никэ со своей физиономией, как бы расколотой надвое линией рта, ужасно походил на циничную и крикливую марионетку, которой манипулирует чревовещатель.

Что это он сказал? Лурса прислушался. Отдельные фразы бессознательно запечатлевались в его мозгу.

Он поглядывал на человека, затиснутого напором толпы в дальний угол; тот с трудом сохранял равновесие, стоя на цыпочках за плотными рядами адвокатов в мантиях.

"Отец родился в Батуме в..."

Ведь это же занесено в дело. В папке Люска... Люска-отец родился в Батуме, у подножия Кавказских гор, в городе, где смешалось двадцать восемь различных национальностей. Что носили его предки-шелковый халат, феску или тюрбан? Так или иначе, наступил день, когда он покинул Батум, как раньше его отец покинул, вероятно, какой-нибудь другой край. Когда ему было лет десять, семья жила уже в Константинополе, а два года спустя-в Париже, на улице Сен-Поль!