«Как тут живут люди? Это же ад!» — думал Игорь.
Он побрел к Охотному ряду. Шел уже седьмой час, а в шесть его ждала Настя возле Дома союзов. Увидел ее издалека: она торопливо пробиралась навстречу через толпу.
— Ну? — тревожно заглянула она в глаза Игоря.
Он безнадежно махнул рукой.
— Надо укладывать чемодан. Срезался.
— А я?
— Будешь учиться. Сдала ведь?
— Сдала.
— Ну и радуйся.
— Как радоваться, как же одна я?
— Подумаешь. Все одни. Дай три рубля, в пивную пойду.
— Не пущу.
Настя цепко держала его за рукав. Но Игорь, пожалуй, и сам не ушел бы сейчас от нее. С ней было легче.
— А пересдать нельзя? — опросила она.
— Шапку ломать перед фертом этим не буду.
— Ну, ладно. Конфету возьми вот. «Мишка на севере», — сказала Настя. — Бери две. А я уже одну съела, не выдержала.
— Что это шикуешь сегодня? Наследство получила?
— Думала, день праздничный будет.
Дорогой Настя убеждала его не уезжать, походить по институтам, может, недобор где-нибудь. Или на вечернее поступить, а днем работать. Игорь согласился пожить в Москве, пока есть деньги. Дома не очень рады будут его возвращению, спешить некуда.
Стемнело, когда Игорь и Настя вышли к Елоховскому собору, обнесенному чугунной решеткой. Жили они на Бакунинской улице. Старинный трехэтажный дом с лепными украшениями по фасаду принадлежал раньше какому-то князю. Теперь дом заселен был семьями военнослужащих. В квартире полковника Ермакова были четыре просторные комнаты с высокими потолками, кухня и ванная.
Гостям Степан Степанович отвел комнату своего сына, отдыхавшего сейчас в Крыму вместе с сестрой. Настя спала на кровати за ширмой. Игорь устраивался на диване.
Ермаков был вдов, и в комнате, как и во всей квартире, чувствовалось отсутствие настоящей хозяйки. Рядом с дорогим шкафом из мореного дуба — канцелярский стол. Стулья разные: и старинные, венские, с гнутыми ножками, и полумягкие, с клеенкой на сиденье, и даже несколько табуреток.
Настя и Игорь имели свой ключ, уходили и приходили, когда хотели. Ермаков возвращался с работы поздно, иногда не появлялся по нескольку суток. Теща его, высокая, чопорная старуха, не обращала на ребят внимания, целыми днями валялась в своей комнате на кушетке, читала старинные романы.
Сегодня Степан Степанович был дома, возился на кухне с примусом. В коридоре сильно пахло керосином.
— Вы, ребятки? — спросил он. — Вовремя вернулись, сейчас чай пить будем.
— Ели уже, — соврал Игорь.
— Я и не предлагаю есть. Погоняйте чаек, составьте компанию. Посмотри, Настя, в шкафу колбаса была, кажется.
— Сейчас я все соберу, — деловито ответила Настя.
Отнесла в комнату книги, быстро помыла руки. Опросила, смешно морща нос:
— Керосин разлили?
— Есть немного, — сокрушенно вздохнул Ермаков.
— Идите за стол. На кухне мужчинам нечего делать, — командовала девушка, устанавливая на подносе посуду.
Игоря удивляло, как это застенчивая Настя так быстро освоилась здесь. Распоряжается, будто хозяйка.
— Приходится вот самому, — со вздохом сказал Степан Степанович, садясь к обеденному столу. — У нас каждый сам по себе.
Он разминал пальцами папиросу, коричневый табак сыпался на паркет. Дышал тяжело, посапывая крупным носом с зарослью черных волос в ноздрях. Под пижамой бугрился полный живот, Вид у Ермакова был нездоровый: обрюзгшие белые щеки изрыты морщинами, на глазах кровяные прожилки.
— Устали, Степан Степанович? — сочувственно спросил Игорь.
— Работа сидячая, — рассеянно отозвался Ермаков, роясь в карманах.
Вошла Настя. Поставила посуду, чайник. Вскочив на стул, открыла дверцу буфета, достала колбасу и хлеб. Гладя на ее тонкие руки, быстро орудовавшие ножом, Ермаков произнес:
— Счастливый у тебя муж будет.
— Скажете тоже… — покраснела девушка. — Вам густой чай наливать?
— Нет. Сердце у меня пошаливает.
— Тогда и курить не надо.
— Это уж когда в отставку подам. Осяду в Одуеве, огород разведу. Буду копаться потихоньку. А вы иной раз поможете старику.
— Какой вы старик. Пятидесяти еще нет. Просто отдохнуть надо, — посоветовала Настя. — А то ведь вам трудно красноармейцами командовать, да? Я видела вчера: красноармейцы идут строем, а сбоку бежит командир и кричит: «Раз-два! Три-четыре!»
— Я, девочка, все больше бумагами командую у себя на столе. В управлении я. Крыса штабная. А знаешь, как ты чай пьешь? — неожиданно спросил он. — По-купечески пьешь. В старину бывало: сидят купчихи и так это не спеша, вприкуску…
— Горячо очень. — Настя поставила блюдце. — Я и по-другому умею.
— А ты пей, пей. Теперь такое редко увидишь, чтобы блюдце на пальцах. Молодежь чудная пошла, все на бегу, все на ходу. Неля моя одной рукой пальто надевает, в другой кусок держит.
— Говорят, москвичи торопятся потому, что расстояния здесь большие, — вставил Игорь.
— И расстояние, и воспитание. Всюду темпы, темпы. Поспевать трудно. — Степан Степанович поднялся с заскрипевшего стула. — Ну, спасибо, Настя. Пойду к себе, доклад готовить. Ты уж убери здесь.
— Слушай, хозяйка, а не смотаться ли нам в кино? — предложил Игорь.
— Поздно. Десятый ведь.
— Поздно, — согласился он. — И ноги гудят. В Одуеве целый день шатаешься — и хоть бы хны! А тут все пятки отшибешь по асфальту… Письмо написать, что ли?