Неизвестные солдаты - [249]

— А что же, спокойно смотреть на такую глупость? Моя бабушка сказала бы: заставь дурака богу молиться, он и лоб прошибет.

— А мой бабушка сказал, что тебе спать надо.

— Почему это спать? Рано еще.

— Понимаешь, ты человек больной, ты человек усталый. А когда усталый, тогда злой. Отдохнешь — веселый будешь… Когда голодный — тоже злой. Хочешь колбасы?

— Давай, — согласился Игорь. — Ты, пожалуй, правильно говоришь. Утомился я, это точно.

— Не я говорил, бабушка мой говорил, — засмеялся Гиви и цикнул сквозь зубы.

Игорь очень хотел увидеть Настю, чтобы узнать, нет ли у нее известий из Одуева. Кроме того, Настя была в этом огромном городе единственным близким человеком. С ней можно и поговорить обо всем, и посоветоваться, и пожаловаться на осточертевшую боль в ноге.

Только в полночь седой майор разрешил Булгакову отдохнуть, отпустил его вместе с машиной до семи утра. Настя жила теперь на Бакунинской, в опустевшей квартире Ермаковых. Туда и погнал Гиви автобус по темным пустынным улицам.

Вот и дом Ермаковых. Игорь свистнул от удивления. Нижний этаж зияет черными провалами выбитых окон. Парадная дверь сорвана с петель.

На лестнице — удушливый запах уборной, гниющих отбросов. Под ногами — мягкие тряпки. Звонок не работает. Пришлось долго стучать в дверь и столь же долго объяснять потом Евгении Константиновне, что это он, Игорь, приехал переночевать вместе с товарищем.

— Сейчас, сейчас, — говорила она, гремя засовами. — Я очень рада вашему визиту. Я одна во всем доме. Это, знаете ли, не очень приятно… Сегодня днем в первый этаж пришли мужчины, взломали двери и унесли, что хотели…

— Дворника позвали бы.

— Дворник исчез, представьте себе. Авдотья — вы знаете его пассию? — сообщила, что он в деревне… Пожалуйте, прошу вас, — пригласила она.

В квартире было темней и холодней, чем на улице. Отапливалась жестяной печуркой только маленькая комната. Игорь прошел туда, оставив Гиви на кухне кипятить чай при свете тонкой церковной свечи.

Евгения Константиновна сидела в кресле, как всегда прямая, надменная, с аккуратными буклями. Она стала еще больше похожа на мумию, потому что похудела и черты лица ее заострились.

— Игорь, вы хорошо знаете этого черкеса? — спросила она, когда Гиви не было в комнате. — У этого башибузука странные глаза. Красивые и дикие. Он способен броситься на женщину… Я всю жизнь немного опасаюсь черкесов.

— Во-первых, он грузин, а во-вторых, вам пора уже перестать бояться, — грубовато ответил Игорь.

Старушка не обиделась, вероятно даже не расслышала. Она сосредоточенно шила, неумело тыча иглой. На двух пальцах у нее потемневшие от времени наперстки. На столе стопкой лежали солдатские нижние рубашки с тесемками вместо пуговиц.

— Вы работать поступили?

— О нет. Я пошла в комитет с очень трудным названием. Что-то такое: оса и химия.

— Осоавиахим, — подсказал Игорь.

— Именно туда. Сказала, что хочу быть полезной. В прошлую войну мы, женщины, щипали корпию. Но корпия теперь не нужна. Я взяла штопать белье. Ведь теперь каждый должен что-то делать, не правда ли?

— Конечно, конечно.

Игорь смотрел на ее старческие непослушные пальцы и думал, что вот о ней надо было бы рассказать красноармейцам на политбеседе, об этой старушке, которую он считал осколком капитализма, которая ничего знать не хотела, кроме своих светских воспоминаний да французских романов, а теперь сама пошла просить, чтобы дали ей штопать грубое солдатское белье. Он наклонился к ней, благодарно погладил сухую шершавую кожу на руке. Евгения Константиновна удивленно посмотрела поверх очков, хотела сказать что-то, но Игорь, боявшийся всего сентиментального, поспешил перебить ее:

— Настя где?

— В красноармейцы записалась Настя ваша, — неодобрительно произнесла она. — Согласитесь, Игорь, что воевать должны мужчины. Для женщин это не кончается добром. Вот когда-то моя Жанна тоже не хотела меня слушать. Ну и что же? Через год она возвратилась с ребенком.

— А Настя-то уехала или в Москве?

— Она еще здесь, живет теперь в школе. Вы знаете этот большой дом против магазина? Теперь там казарма.

Игорь слишком устал, чтобы отправиться на поиски среди ночи. Гиви принес чайник и колбасу. Горячий чай разморил Игоря. Он уснул возле стола на диване. Гиви снял с него сапоги и накрыл шинелью. Сам улегся на кровать Степана Степановича и захрапел так громко, что Евгения Константиновна, спавшая в соседней комнате, вынуждена была спрятать свою голову под подушку.

За ночь льдом затянуло лужицы. Застыла грязь. То ли мелкий снежок, то ли густой иней лег на асфальт, на крыши домов. Игорь, оставив спящего Гиви, выбрался на улицу в шестом часу. Шагал быстро. Стук его палки далеко разносился в морозной утренней тишине. Его обогнали несколько мужчин, по виду рабочих, со свертками под мышкой. Шли они от комбината имени Микояна и свернули в ту же школу, куда направлялся Игорь.

Он снова увидел их в вестибюле. Они стояли вокруг учительского столика, держа в руках партийные и комсомольские билеты. Человек за столиком записывал их фамилии, а другой вынимал из ящика новенькие винтовки с белыми, не покрашенными ложами и отдавал их рабочим. Игорь предъявил свое удостоверение и спросил, где найти Коноплеву.