Неизвестные лики войны - [51]

Чем только не старались заглушить страх, каких «рецептов» не изобретали! Штрафбатовец В.И. Голубев рассказывал: «Друг один посоветовал: будет страшно — пошевели большим пальцем ноги. Я как-то вспомнил и пошевелил… Надо же, и страх ушёл, и улыбка на лице… Танки прут, а у меня улыбка на роже… Не надеялся я жить в своей будущей жизни…»

Наверное, очень страшной была эта улыбка. Неестественной. Как маска.

Иногда «лихорадочная пассивность» выглядит вполне активной, но сводится к суете «нравственно измученных людей» и в конечном счёте грозит срывом задания.

«В штабах такая „активность“ замедляет или даже парализует работу. Конкретными её проявлениями может быть образование новых рабочих групп, которые ничего существенного не делают, кроме организации многочисленных телефонных звонков и радиограмм, противоречащих друг другу».

Казалось бы, для постороннего глаза работа кипит, телефоны надрываются, мечутся связисты, генералы с воспалёнными от бессонницы глазами диктуют приказ за приказом.

Эта бурная деятельность продолжается до тех пор, пока в дверях не появляются вражеские автоматчики. И тут становится понятно, насколько сильным был страх — пленённые штабные офицеры вздыхают с облегчением: конец этому ужасу!

На войне везде страшно.

Как проявляется страх в бою?

Исследования боевых психических травм (БПТ) показали, что у 90 % страх имеет в боевой обстановке ярко выраженные формы: рвота, нарушение способности регулировать функции кишечника и т. п.

У девяноста процентов!

Значит, и солдаты прошлого боялись так же: греческие пелтасты, русские дружинники, польские жолнеры, монгольские цирики, турецкие спаги, американские волонтёры. Человеческий организм с тех времён не изменился.

И страх на войне — тоже.

В XX веке военная медицина дала точное определение: патологический страх является основным симптомом нарушения психики во время боевых действий. «Его типичную клиническую картину составляют сердцебиение, холодный пот, сухость во рту, дрожание конечностей, охватывающее подчас и всё тело, функциональные параличи конечностей, заикание, потеря речи, непроизвольное отделение мочи и кала».

После этого совсем иначе воспринимаешь некоторые моменты, описанные Ярославом Гашеком, участником Первой мировой и Гражданской войн, в книге «Похождения бравого солдата Швейка».

Я. Гашек знал, о чём писал.

«Во время боя не один в штаны наложит, — заметил кто-то из конвоя. — Недавно в Будейовицах нам один раненый рассказывал, что он сам во время наступления наделал в штаны три раза подряд. В первый раз, когда вылезли из укрытия на площадку перед проволочными заграждениями, во второй раз, когда начали резать проволоку, и в третий раз, когда русские ударили по ним в штыки и заорали „ура!“. Тут они прыгнули назад в укрытие, и во всей роте не было ни одного, кто бы не наложил в штаны. А один убитый остался лежать на бруствере, ногами вниз; при отступлении ему снесло полчерепа, словно ножом отрезало. Этот в последний момент так обделался, что у него текло из штанов по башмакам и вместе с кровью стекало в траншею, аккурат на его же собственную половинку черепа с мозгами. Тут, брат, никто не знает, что с тобой случится».

Общий сатирический фон книги провоцирует истолковать приведённое описание как грубоватый солдатский юмор.

Но это не юмор.

Внимательно изучающие тему писатели отмечают у солдат те же симптомы страха во время боя. В частности, Э. Золя, описывающий события Франко-Прусской войны 1870–1871 гг.

«Безумный страх овладел Морисом. Он обливался потом, испытывая мучительную тошноту, неотразимую потребность бежать со всех ног прочь отсюда и выть. Жан бранил его жёсткими словами, зная, что человеку иной раз придают храбрости хорошим пинком. Другие солдаты тоже тряслись. У Паша глаза были полны слёз, он невольно тихонько стонал, вскрикивал, как маленький ребёнок, и не мог от этого удержаться. С Лапулем приключилась беда: ему так свело живот, что он спустил штаны, не успев добежать до соседнего плетня. Товарищи подняли его на смех, стали бросать в него пригоршнями землю; его нагота была предоставлена пулям и снарядам. Со многими солдатами случалось то же самое; они облегчались под общий хохот, под град шуток, которые придали всем смелость».

Мой дед иногда упоминал «мокрые портки» на фронте, но я в детстве почему-то думал, что он так шутит. А потом и на себе испытал, как это бывает. Когда, например, на ночной улице приходится драться с троими растатуированными отморозками. Ты бьёшь, тебя бьют. Сбивают с ног. Поднимаешься. Физиономия в крови. Кулаки тоже. Вроде бы ведёшь себя вполне достойно, по-мужски, не малодушничаешь, с матерным ором нападаешь сам. Каждый нервик натянут, дрожит до звона. И вдруг чувствуешь, как по ноге непроизвольно начинает струиться что-то тёплое и противное. И недоумеваешь в такой момент, и стыдишь себя, и злишься на несовершенство человеческого организма, а поделать ничего не можешь.

Чего же говорить об атаке на пулемёты, о штыковом бое!

Ещё раз подчеркну, медики считают нормальной психической реакцией на войне «тремор, мышечное напряжение, потливость, тошноту, незначительную диарею, частое мочеиспускание, учащённое дыхание и сердцебиение, тревожность, беспокойство».